21 августа 2025
ПАПА
...никогда не был тактильным. Эмоционально щедрым не был тоже. Такой чёткий, конкретный, все по делу, способ выразить любовь - поступки.
Когда я ехала вчера к папе в посёлок, вытирая слёзы от очередной волны нахлынувшей душевной боли (а в разводе оказывается горе тоже может открываться порциями), я решила, что самое главное, что мне сейчас нужно, чтобы меня обнял ПАПА. Не просто приобнял! А обнял долго и крепко, как может только папа! И как он никогда не делал...
Я ехала к папе как к душе. Я научилась разотождествлять папу как душу и папу как человека, с его личной историей. Как к человеку у меня к нему много вопросиков, но я оставляю его судьбу, решения и выборы с ним. Такова его жизнь. Принимаю.
А вот папа как душа - это нечто необъятное, светлое и безусловно меня любящее.
Объятий именно из этой "душевной" папиной части так и требовала моя душа.
...я ввела в правило обнимать папу каждый раз при встрече и прощании несколько лет назад. Это один из главных уроков, который я вынесла из потери мамы: есть, что хорошее сказать - говори сразу, хочется что-то хорошее сделать - делай сейчас! Я больше не хотела сожалеть о не сделанном и не сказанном. По моему глубокому убеждению это лучший способ почитать чью-либо память: все делать вовремя. Это мой личный способ отдавать дань памяти моей маме
...я понимала, что и папе это тоже нужно. И не только моему. Любому. Они же тоже не хотят ни о чем сожалеть.
Но глупо было бы ждать, пока папа сам научится проявлять любовь иначе и начнет "оттаивать". Значит этому буду учить его я. И детей я тоже научила всегда обнимать дедушку.
И вот вчера в соплях и слезах я вылезла из машины у подъезда папиного дома, подошла к папе и сказала, нет даже потребовала: "Меня сейчас надо очень крепко и долго обнимать!как маленькую!"
...Папа не сопротивлялся, уже подпривык.
Это были мои самые долгие и искренние объятия с папой за все 36 лет моей жизни.
Я могла бы их никогда не дождаться, если б просто оставалась ждать. Но я смогла их себе организовать. И себе, и папе.
И вы не ждите.
ТРАВМА НАРЦИССА.
БЕГ ПО ЗАМКНУТОМУ КРУГУ В ПОИСКАХ БЕЗУСЛОВНОЙ ЛЮБВИ.
Если вы вступили в отношения с нарциссом, знайте — вас не двое. Вас трое.
Потому что сам нарцисс — расщеплён внутри.
В нём живут две части: одна стремится к любви, вторая боится её как огня.
Одна — внешняя.
Яркая, харизматичная, обольстительная.
Открытая, тёплая, умеющая влюблять. Она действительно хочет близости, ищет её.
На этом этапе нарцисс искренен в своём стремлении. Он может быть заботливым, щедрым, вдохновляющим.
Но есть и другая часть — внутренняя.
Замороженная. Недоверчивая. Травмированная.
Именно она выходит на первый план, когда отношения начинают углубляться.
НЕЗАКРЫТЫЙ ГЕШТАЛЬТ С САМОЙ ПЕРВОЙ ЖЕНЩИНОЙ В ЕГО ЖИЗНИ — МАМОЙ.
В основе — непрожитая травма детства.
Самый ранний опыт близости был искажён.
Рядом с ним была мать — первый, самый значимый взрослый.
Но любовь от неё была условной:
— только за успехи,
— только когда он был удобным,
— только когда не проявлял чувств, которые ей мешали.
Иногда — излишняя идеализация.
Иногда — жёсткая критика.
Мать могла восхищаться им, но не видеть его настоящим.
Контролировать вместо того, чтобы поддерживать.
Игнорировать его потребности, навязывать свои ожидания.
Так в нём формируются глубинные убеждения:
«Меня нельзя любить просто так»
«Чтобы заслужить любовь — надо соответствовать»
«Если меня увидят настоящим — меня отвергнут»
«Я недостаточно хороший»
«Если привяжусь — меня бросят»
По мере взросления эти установки не исчезают.
Он продолжает, сам того не осознавая, искать ту самую безусловную любовь.
Словно пытается дополучить то, что не случилось с первой женщиной в его жизни.
КОНТРАСТ, КОТОРЫЙ ЛОМАЕТ ИЗНУТРИ.
Со временем он встречает кого-то. Влюбляется.
И снова начинает путь завоевания.
Этап идеализации часто кажется сказочным:
он вкладывается, восхищается, будто дышит только этим человеком.
И это не манипуляция — он и правда верит, что нашёл то, чего ждал всю жизнь.
Однако как только партнёр вовлекается эмоционально,
как только возникает настоящая близость, искренность, привязанность —
внутри нарцисса включается сигнал тревоги:
«Слишком близко. Слишком опасно. Что, если снова отвергнут?»
«Я не выдержу второй раз…»
В этот момент запускается двойная внутренняя защита:
1. Закрыться. Не показать уязвимость.
Он отдаляется, замолкает, становится холодным.
Иногда — резким. Иногда — равнодушным.
Не позволяет себе быть настоящим:
«Если я сам не раскроюсь — меня не смогут ранить.»
2. Провоцировать. Проверить.
Он начинает вести себя жёстко, несправедливо.
Проверяет:
«А вот такого меня ты тоже примешь?
Останешься, если я буду сложным, неудобным, даже жестоким?»
«Ты сильнее, чем мама? Докажи.»
Он будто бы хочет убедиться:
«Меня можно любить даже “плохим”? Или меня снова бросит женщина, которой я доверился?»
Но это неосознанная борьба.
Борьба не с партнёром — а с мамой.
С тем, что не завершилось в детстве.
И на попытки сблизиться он реагирует не как мужчина —
а как испуганный мальчик, ждущий наказания за то, что был собой.
ГЛАЗАМИ ПАРТНЁРА:
Партнёр не понимает, что происходит.
Ещё вчера рядом был тёплый, вовлечённый человек.
Сегодня — холод, дистанция, провокации.
Возникает стремление сохранить связь: разговоры, терпение, поиск контакта.
Но изменений не происходит.
Потому что нарцисс не воспринимает это как любовь.
Он не чувствует благодарности. Он не видит поддержки.
Он считывает это как слабость.
«Если ты всё это терпишь — значит, я могу больше.»
«Если ты не уходишь — я контролирую.»
Партнёр становится не любимым — а функцией.
Удобной, предсказуемой, легко контролируемой.
Не живым человеком, а источником подтверждения и эмоционального ресурса,
который питает травму и поддерживает привычную иллюзию контроля.
Пока ресурс работает — его используют.
Как только он истощается, сопротивляется или требует взаимности —
его утилизируют первым, чтобы не столкнуться с болью отвержения.
Так нарцисс сохраняет контроль — и уходит раньше, чем его покинут.
А если партнёр всё же находит в себе силы уйти первым —
его постараются догнать, обесценить или вернуть,
не ради любви, а ради восстановления утраченного влияния.
Так повторяется один и тот же сценарий.
Раз за разом.
И замыкается круг:
— он хочет безусловной любви, но не может её выдержать,
— он ждёт принятия, но пугается, как только его по-настоящему видят,
— он боится предательства — и сам предаёт первым,
— он стремится к близости — и разрушает её с первого шага.
ВОЗМОЖНО ЛИ ИЗМЕНЕНИЕ?
Да, но только при трёх условиях:
1. Он осознаёт свою травму, не убегает от неё.
2. Он хочет меняться по собственной воле, а не под давлением или из чувства вины.
3. Он работает с психотерапевтом, глубоко и честно.
Такая трансформация — не норма. Скорее — исключение.
И ничья любовь, терпение и жертвы не могут заменить внутреннюю готовность.
Нарцисс — не злодей. Он — раненый человек, чьи реакции формируются болью прошлого.
Но это не оправдывает разрушение и не отменяет последствий его поведения в отношениях.
Ответственность за травму и её исцеление всегда лежит на том, кому она принадлежит.
Даже самый любящий и терпеливый партнёр не способен заменить внутреннюю работу,
не может стать гарантом чужого изменения или источником чужой зрелости.
Настоящая любовь не начинается с обесценивания.
Она не требует жертв.
Она возможна только там, где есть честность, зрелость и два взрослых человека,
а не старый гештальт, переписанный на новые отношения .
ОДИНОЧЕСТВО
Одиночество - состояние приглашающее тебя обнаружить себя целиком. Я бы даже сказала, оно не оставляет шанса не начать обнаруживать. Одиночество все равно что цыганка с картами, которая пришла из неоткуда и вдруг разложила у тебя перед носом всю колоду рубашками вниз.
В одиночестве приходит необходимость по-довлатовски сверяться, «а не говно ли я»? («Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, американец, шофер, еврей, иммигрант. .. А надо бы все время себя спрашивать: не говно ли я?»).
По-Юнговски замечать в себе такое количество разнонаправленных чувств, что еще одно «А…» звучало бы как: «А не сумасшедшая ли я?» («Я удивлен, я разочарован и я доволен собой. Я несчастен, подавлен и я с надеждой смотрю в будущее. Я - все это вместе, и мне не под силу сложить это воедино. Я не способен объяснить конечную пользу или бесполезность; мне не дано понять, в чем моя ценность и в чем ценность моей жизни. Я ни в чем не уверен».)
По-Ахматовски («звенела музыка в саду таким невыразимым горем») признать, что драма в жизни незаметно перелилась через край и попала в тексты… и все смешалось, превратилось в хаос…
А потом заметить себя смотрящей в окно, слушающей сверчков и бьющуюся в лампе мошку, потому что никаких точных ответов, оценок, иных вариантов тебе не найти. И, собственно, даже если ты говно - тебе с собой все равно как-то да жить. А все, что случилось - уже случилось.
Одиночество - единственное состояние приглашающее тебя обнаружить себя целиком. И забрать все обнаруженное себе. Тоже целиком. Всю гребаную колоду. До последней карты.
Потому, что у каждого для принятия и прощения есть только он сам.
Это учитель виноват. Нет, это родители виноваты. Нет, это система виновата. Нет, это наша культура виновата. Нет, это прошлое виновато. Автоматическая реакция культуры - мы ищем виновного. Вина предполагает кару и, в лучшем случае, покаяние. Он такой-сякой, мы его накажем. Я такой-сякой, меня надо наказать. Я такой-сякой, мне плохо и стыдно. Из стыда нет выхода - все ужасное уже случилось, остается только наказывать или каяться. Гнетущее, подавляющее чувство, из которого хочется сбежать. Как? Отрицая вину, перекладывая вину, каясь. Рискну предложить перепрошивку - ответственность. То есть осознание, что за решением следует результат, и результат можно поменять, поменяв решение. Ответственность - это уверенность. Система, прошлое, культура могут быть виноваты, но что нужно изменить, чтобы было по-другому? Ответственность - это свобода. "Все можно отнять у человека, за исключением одного: последней частицы человеческой свободы — свободы выбирать свою установку в любых данных условиях, выбирать свой собственный путь" (Виктор Франкл). Кто бы ни был виноват, где моя ответственность? Что я буду делать дальше? Как я выберу поступить? Из вины можно выходить в стыд, а можно - в ответственность. Разница между ними так же огромна, как разница между силой и бессилием. Стыд погружает нас в пучину уничижения, ответственность наполняет нас сильнейшим желанием расти, защищать, помогать и выстраивать. Интересное исследование проводилось на мужчинах, пойманных на домашнем насилии и отправленных на курс по работе с гневом. Некоторой группе из них их "кураторы" рассказывали о их вине, и запрещали оправдываться, потому что это "отговорки и виктимблейминг". Они приходили домой униженные, озлобленные, раздраженные, и выливали вину на своих близких. "Из-за тебя мне пришлось сидеть и слушать этих идиотов, которые обращались со мной, как с преступником". Это была реакция на чувство вины, которое, как им виделось, "насаждалось им". Ими манипулировали с помощью вины, стыда, морального превосходства и страха последствий. И они трансформировали их в еще большее насилие. Со второй же группой работали с точки зрения ответственности. Они разбирали, что вынуждает так поступать. Какие у этого последствия. Как человек чувствовал себя. В какой момент мог остановиться. Что ему помешало. Без обвинений и стыда. И результат разительно отличался. Культура ответственности, нацеленности на "что пошло не так, и что нужно изменить?". Внедряемая и проникающая повсюду: в детском саду воспитатели говорят детям "как бы ты мог по другому сказать, что ты хочешь эту игрушку?", а не "как не стыдно отбирать игрушки!". В школе, когда учитель пишет в тетради "как бы ты мог развить эту тему подробнее в следующий раз?", а не "тема не раскрыта, 2". В бизнесе, где одобряемым считается подход "мы допустили ошибку, поняли причину и внедрили следующие меры, чтобы такого больше не повторялось", а не "надо замять, а то с нами работать не будут". Это вектор "что мне делать", вектор вперед, вопрошающий, а не вектор "как ты мог!", вектор назад, стыдящий. Система не может чувствовать вину. И история не может чувствовать вину. Мы ищем виновных, потому что сами не хотим чувствовать вину. Но если бы мы жили в векторе ответственности, то нам не надо было бы искать виноватых. Если бы мы не искали виноватых, нам не надо было бы перекидывать вину друг другу, как горячую картошку. Мы бы думали, и что мы теперь со всем этим будем делать? С этой историей, системой, семьей, прошлым, учителями - вот такими вот, которых не изменишь, с этим багажом - что мы дальше-то будем делать, чтобы жить в согласии с собой? Будущее начинается тогда, когда мы оставляем попытки изменить прошлое.
Показать полностью…