Психологи онлайн

КАК Я СТАЛА ЭГОИСТКОЙ И НАЧАЛА ЖИТЬ

«Жить для себя» — пугающая многих фраза. Последствия известны: порок, разврат, деградация. И куда-то там, прямо по скользкой дорожке... Но однажды я призналась себе, что моя жизнь часто мне не принадлежит. Что в ней так много «надо» и так мало «хочу». Чувство долга лежало на моих мечтах и планах каменной плитой, а я все пыталась выдать ее за скрижали.

И я решила — хватит! Надоело превращать свою душу и жизнь в свалку радиоактивных отходов. Надоело, словно робкий проситель, шаркая ножкой, объяснять, как я посмела поставить свои интересы выше интересов других. Пора жить для себя. Выбирать радость, а не зубовный скрежет и самогипноз. Жить по любви, а не по требованию.

Так начался мой возмутительный, асоциальный год в режиме здорового эгоизма. «Здорового» или лучше «разумного» — спасительная оговорка, благодаря которой окружающие не сразу распознавали во мне отщепенца и нарушителя общественного порядка вещей. Ведь многие уверены, сначала сгрызи десять железных хлебов, стопчи десять железных башмаков, хлебни лиха, а потом, если хватит сил и здоровья, пожалуйста — живи для себя.

Но я начала без промедлений.

Один в поле

Вначале было страшно. Идеологически я была не подкована, и все держалось на смутной, но твердой уверенности, что так будет лучше. Казалось, будто ухожу в одиночную кругосветку на надувном банане. Не знала, выдержит ли моя собственная обшивка девятый вал «долженствований», чьих-то ожиданий и проекций. Становиться изгоем, наклеив на себя ярлык «эгоист», пусть даже и разумный, совсем не хотелось. Но я понимала, для меня это единственный путь к свободе.

Мой план стал для окружающих аттракционом невиданной нахальности. Ведь я вышла из игры, в которой запрещено оспаривать право на собственную жизнь. Я перестала извиняться за свои желания и планы, оправдываться и чувствовать себя виноватой за то, что хочу быть счастливой, спокойной и самой распоряжаться своим временем.

Из жилетки — в скафандр

Первым делом я решила торжественно перекрыть кран, из которого в мою жизнь стекались жалобы, причитания, тоскливые монологи и ненавистнические тирады. Я люблю своих родственников, обожаю подруг, ценю коллег и уважаю пожилых соседей. Но это не значит, что их многочасовые исповеди в стиле «как страшно жить», «все в дерьме, а я в белом смокинге» или «представь, этот гад мне так и не перезвонил» должны быть частью моей жизни. Я сняла со своей двери вывеску «Энергетический донор. Прием круглосуточно». И это стало актом гражданского неповиновения. «Как?! Тебе не интересны подробности чьей-то семейной жизни, болезни, хандры или маниловских планов? Ты не хочешь слушать заигранную пластинку подруги о ее (в который раз) разбитом сердце? Ведьма! Сжечь ее!»

Когда я мягко, но решительно прерывала попытки упаднических излияний словами: «Мне кажется, эта тема неприятна ни тебе, ни мне. А расскажи лучше про...», у меня от ужаса замирало сердце. Думала, вот сейчас посыплются обиды и обвинения в душевной черствости. Но, удивительно, моя готовность слушать о хорошем была сигналом это хорошее вспомнить и начать о нем говорить. И главное, это освободило меня саму от привычки жаловаться и ныть. Ведь, отказавшись выслушивать мрачные истории, мне и самой расхотелось такие истории сочинять и рассказывать.

Да, я говорю вам «нет»

Потом было самое сложное. Начать пользоваться неэтичным, ненормативным словом «нет». Обычно я соглашалась на любую более или менее слезную просьбу. Застенчивость, подкрепленная страхом обидеть, вертела мною как угодно. Было неловко разрушать образ, который я создала в глазах окружающих. Так и билась в силках, которые сама же и расставила. Но стоило первому серьезному «нет» слететь с языка, меня было уже не остановить. Знакомые были шокированы так, будто я на их глазах проглотила живого кролика.

Мечтала жить по принципу «драмкружок, кружок по фото, а мне еще и петь охота», а в реальности я все свободное время работала на добровольно-безвольных началах. Замещала замов, подменяла сменщиков, водила по магазинам чьих-то родственников из Ухты, сидела с детьми своих праздных подруг, пока те мариновались в спа-салонах, выгуливала фикусы и поливала собак. Из мальчика на побегушках можно легко дослужиться до раба на галерах. Но я сказала этой заманчивой карьере «нет».

Со временем я научилась отделять зерна от плевел, а зачастую, и плевков. Понимать, где просьба о помощи — реальна, а где — обычная манипуляция и бытовой паразитизм. Справедливое «нет» стало для меня стальным каркасом, который не позволял прогибаться, мямлить и забывать о себе.

Все свободны!

Утверждение «никто никому ничего не должен» звучит хорошо, но на практике едва ли выполнимо. Отказаться от роли вечного должника, обязанного уступать и угождать, было не так трудно, как самой перестать требовать и покушаться на свободу воли других людей. Почти как у Пелевина, я готова была носить с собой английскую булавку и колоть себя всякий раз, когда начинала командовать чьей-то жизнью, думая, что я-то лучше знаю.

В долговой яме были и мои отношения. Они чахли от взаимных «я тебе все, а ты мне ничего». Ведь ожидания и требования могут обескровить и любовь, и дружбу. Это неравенство я решила, как в математике. Приняла условия как необходимые и достаточные. Прекратила выпрашивать подачки для своего эго и бесноваться от того, что мой возлюбленный не играет по моему сценарию. Однажды я вышла на поле боя наших эго в качестве парламентера. Мы просидели на кухне всю ночь, выпили три литра кофе, честно поговорили обо всем и на утро подписали пакт о признании у друг друга права быть собой. Мы просто сбежали с пыльных подмостков вечной драмы. На волю, в пампасы.

Сейчас, как только подступает обида, что кто-то не позаботился, не уделил внимания, не выполнил просьбу, хотя вроде как должен, я шепчу, словно мантру: «Все свободны!».

Связи, а не цепи

Желание признания и боязнь быть отвергнутым — штуки коварные. Всю жизнь я обрастала знакомыми, словно в страхе перед холодами набрасывала на себя одно ватное одеяло за другим. И в какой-то момент почувствовала, что едва могу дышать. Они душили меня, не давали двинуться с места, убаюкивали, усыпляли. Да и как сбросить их, ведь они такие теплые и милые. Но разумный эгоист не боится быть социально обнаженным, не прячется от жизни за спинами многочисленных полудрузей и нянек-родственников. А на вопрос «Сколько у тебя друзей вконтакте?» он спокойно отвечает: «Два». Стать лучшим другом самому себе, быть себе интересной, нужной, вдохновляющей. Ведь, по сути, мы все одиноки. Но хуже всего, когда у тебя нет даже тебя самого.

Пространство для личного

Честно скажу, начиная свой «эгоцентристский» год, я готовилась к гордому одиночеству в сети и в реальности. Презрительное шипение «эгоисссстка», как счетчик Гейгера, обозначало зону, зараженную непониманием. Я отдалялась от нее все дальше, и привычная жизнь казалась необитаемой и просторной. Но природа не терпит пустоты. Очень скоро мой микрокосмос наполнился делами и людьми, которым я с радостью начала отдавать с таким трудом отвоеванную себя.

Времени, спасенного от бездарных обязанностей и вампирических отношений, совсем не жалко для тех, кому это по-настоящему нужно. И это не поза, и не благотворительность. Это тоже эгоизм. Ведь я делаю это прежде всего для себя и своей души. Подозреваю, что разумный эгоист превращается со временем в разумного гуманиста. Сама я лишь в начале этой эволюции, но хвост уже отвалился.

Пока нет комментариев

ВЗРОСЛЫЕ — ЭТО МЫ?

Мы часто обсуждаем с клиентами, что такое «быть взрослым»

Может показаться, что быть взрослым — это соответствовать каким-то критериям из анкеты взрослого: так-то справляться, то-то мочь, сё-то уметь.

На самом деле, у взрослой позиции есть всего одна отличительная черта от позиции ребенка.

Взрослый опирается на реальность.

Не на «список требований», не на выдуманную «зрелость, которой уже пора бы случиться в моем возрасте», не на фантазийные ожидания «ну я же уже столько лет в терапии, а всё еще…»

Не на образ себя «в моем положении стоило бы» или «да как мне не стыдно то-то испытывать»

Взрослый имеет дело с тем, что в реальности есть, а не с тем, что должно, по его мнению, в этой реальности быть.

И только ребенок пытается спорить с актуальной реальностью.

Неважно, касается эта реальность событий внешних: плохой погоды, обвала рынка, войны, развода родителей, разбитой игрушки, опоздания на поезд, или событий внутренних — боли, горечи, грусти, гнева, стыда, вины, одиночества, печали или бессилия.

Детская позиция по отношению к самому себе — требовать от себя «взрослых реакций» или даже просто «каких-то других» вместо тех, которые уже есть.

Взрослая позиция — иметь дело с теми чувствами, мыслями и желаниями, которые уже существуют и помогать себе созревать в будущем до новых способов реагировать и мыслить.

Помогать созревать до нового можно только опираясь на настоящее. Никогда — вместо.

Это легко продемонстрировать на физических примерах: мы не можем двигаться вперед устойчиво, если наш вестибулярный аппарат не находится в контакте с реальностью.

Так, стоя на лестнице, мы можем требовать от себя быть уже на ступеньке выше, злиться, что мы не там, но шагнуть вверх мы сможем только тогда, когда ощутим реальную ступеньку под ногой и начнем на нее опираться, на каком бы уровне она ни находилась.

Это и есть — взрослая опора на реальность. На ту реальность, которая на самом деле есть, независимо от нашего отношения к ней.

Пока нет комментариев

Ещё раз вроде бы об очевидном. Ни фактическая самостоятельность, ни физическое расстояние не являются критериями сепарации. Ее критерием является способность творчески обращаться с внутренними родительскими фигурами Можно уехать на другой край света и заделаться крутым бизнесменом, но если внутренние родительские фигуры до сих пор воспринимаются как директивные, и с ними можно взаимодействовать либо через подчинение, либо через бунт, либо через игнор, значит сепарация не случилась.

Творческое взаимодействие с внутренними родительскими объектами предполагает способность человека обращаться с самим собой в зависимости от ситуаций , своего состояния, обстоятельств и т. д.
Иногда жалостливо и снисходительно, давая себе поблажки, иногда ласково журя себя, иногда можно и втык себе дать и заставить себя делать то, что делать не хочется, но то, что полезно и разумно, все- таки, сделать.
Ключевое тут - разнообразие: вариативность способов обращения с собой, а значит и с окружающими людьми тоже_здесь и теперь_, несмотря на семейный бэкграунд, который есть у каждого из нас.

Пока нет комментариев

ГОЛЫЙ НА ПЛОЩАДИ

Чтобы выжить рядом с человеком с "тяжелым характером" другой вынужден утратить чувствительность, принести на алтарь отношений важную часть Self, стать немножко зомби, заморозиться. Это происходит неосознанно, ненамеренно, и этим нельзя управлять. Так, замораживаются ближайшие родственники, сотрудники, соседи, друзья. Не приходится терпеть, не приходится выдерживать, не приходится переживать ужас, отвращение, ярость.

В самых лучших исходах мы имеем дело с запретом "обижаться" на папочку, жену или шефа. Он расстроится и умрет.
В худших - происходит идентификация с агрессором, а еще в части случаев - Стокгольмский синдром.

Сочувствую тем, кому приходится ежедневно или очень часто пребывать рядом с человеком с "тяжелым характером". Я назову это слово. Таких, непринужденного характера, людей называют отморозками.
Окружаюшие не могут сбежать. Они или маленькие, или зависимы, или в ловушке. Часто бежать некуда, их не ждут.

Обвинение жертвы насилия - (" шо ж ты не сбежал?"), самообвинение ("почему я оставалась? Как не предусмотрела....) или теоретические выкладки, что отморозка во время Оно заморозили трансгенерационно или в силу обстоятельств, и поэтому его нужно жалеть, не помогают.
Также не помогает знание, что ненависть адресована не Вам. Вы можете символизировать кого-то. Чем - не важно.

Как-то мой сын в красной курточке шел к фуникулеру. К нему подбежала женщина и стала бить по голове. Приговаривая:"Так тебе, Кирилл, так тебе мою Валичку бить!" Сын сказал:"Я не Кирилл, я - Сережа Федосов". Тетка опешила и быстро ретировалась. Я потом ей звонила, понятно. Она искала Кирилла Н., одноклассника дочери и моего сына, у него была красная куртка, и после уроков он шел на фуникулер. То, что девочки трех параллелей выбрали моего сына в 9 классе Рыцарем школы, никак не смягчило ощущения несправедливости и сюрреалистичности происходящего.
Тетка уже пристроилась бить его за избиение девочки. И это невозможно отменить, повернуть вспять, переиграть дубль.

Знание факта о том, что кто-то сторонний хотел помочь, не умаляет ущерба от насилия в форме навязывания непрошеных товаров и услуг. Кто-то решит, что Вам нужно похудеть. И Вы будете сидеть на скамейке, и рядом с Вами брякнется пьяный диетолог, начнет прижиматься бедром. Вы вскочите и возмутитесь, узнав, что его привел сосед. Воспримете, как вторжение то, что он показал на вас пальцем и сказал "Вот она! Похудей ее!" ("Фас!"). Вы с криками убежите. Безумной объявят Вас. Не оценили счастья, не стали худеть к лету. Вам вменят тяжелый характер, особенно если Вы захотите обсудить происходящее.
Это перевертыш.

Те, кто сталкивается с отморозками - то ли изредка, то ли внезапно, то ли постоянно, так как сбежать невозможно и некуда, должны рассматривать это, как несчастный случай. Ни в коем случае не нужно воспринимать это, как собственный недосмотр, стыдную историю или позор.
Никто не может просидеть жизнь за семью замками, запершись от мира, чтобы гарантировать себе безопасность.
Также точно не будет сидеть за семью замками человек "с тяжелым характером". Или пьяный за рулем - до того, как собъет человека. Иногда и после того, как собьет, не будет. Или грабитель. Или просто дядя-хулиган.
Избежать внезапных вторжений и атак невозможно.
Можно, конечно, успеть убежать, если повезет.

Напугать - если масштаб личности превосходит масштаб личности собеседника. Но тот, понимая про масштаб (трансляцию бессознательного еще никто не отменял, и есть "смутные ощущения"), может превентивно стрельнуть в спину.
Дождаться слабого состояния - иногда приходят "с добром" к больничной койке и начинают "выражать мнение" про жирные и кривые ноги заболевшего, пророчат нехорошее и предлагают унизительные непрошенные услуги и товары.

Столкновение с большим объемом неуважения или даже маленьким объемом ненависти обходится очень дорого. Тому, на кого направлено жало.

Важно держаться за нить Ариадны - с Вами все в порядке. С ногами, с руками, с головой, и вообще. Даже в больнице, даже в Белом безмолвии Аляски.
Вы выберетесь.

Перед эпизодом абьюза могут задобрить (так же, как приходилось когда-то задабривать настоящего агрессора во время Оно, поместив в человека свою грандиозную часть и начать восхвалять или вызывать сочувствие, прикинувшись бедняжкой), таким образом "нейтрализовав" (хотя этот человек ничем не угрожает), а потом внезапно напасть.

Так же, как раньше внезапно нападали на того, кто вскоре вцепится в горло ни о чем не подозревающего визави, сидящего с букетиком незабудок в руке.

Вручить цветы, купить вина, пожаловаться, потом внезапно начать душить - "мнением" или руками.

Человек с врученным "доброй рукой" бокалом вина чувствует себя так, как будто бы его выволокли голого на центральную площадь города.

Он же, с подаренным букетом в руках оказывается в липкой омерзительной паутине. Сейчас вспоминаю паука из "It" by Stephen King. Вот примерно так.

(Я много читала. В детстве много болела и много читала. И потом тоже. И так до сих пор).

Страшное, безбрежное одиночество может переживать человек, ставший объектом атаки на глазах у других. Я была свидетелем и участником такой истории. Троллейбус номер двадцать три. Все мирно едут в сторону окраины. К мальчику лет 8 начинает цепляться мужчина в измененке. Первыми заметили бабушки, едущие с рынка - творог, яблочки. Потом я. Все мужчины, находящиеся в салоне, быстро переместились в заднюю часть машины и уткнулись кто куда.
Потом я помню, как этот человек грозился посадить меня на нож. Когда я встала на его пути и сказала:"Убери от него руки!". Он рвался и пытался хватать этого мальчика.
Потом я сказала мальчику, что провожу его домой. Мы выпрыгнули из троллейбуса, мужик прыгнул за нами, я успела крикнуть :"Беги!", а потом уже орала:"Помогите!". И мужик быстро ушел, а потом ускорился и скрылся в дальних дворах.
Я не герой. Я просто такого не люблю.
Все мужчины троллейбуса, способные вместе и, возможно, по отдельности остановить маньяка, блеснули отсутствием.
Испугались, занятость опять же.
Бабушки кричали и пытались остановить безумца.
После этого друг подарил мне револьвер Флобера.

Люди, пережившие насилие, могут пойти путем Бэтмена (спасать других, а злодеев не убивать), путем Джокера (умножать насилие, чтобы справиться с яростью и унижением и перенаправить вектор этой ярости с себя на ближнего или попавшего под руку). Могут путать нейтральное и дружелюбное отношение с враждебностью, а оскорбления, вопли, бег с мечами, стеб, шутки-прибаутки и шутки юмора принимать за любовь.

Иногда они сменяют гнев на милость в отношениях с ближним - извиняются и причиняют себе покаянные увечья. Сам побил - сам спас. Сохранить мальчика или девочку для битья как резервуар для своих невыносимостей - постоянная задача. Сложная, но необходимая.
Иначе придется иметь дело с недоступными фигурами (например, с умершими или живыми, но далекими во всех смыслах родителямии, со слишком недостижимым директором, с любым сильным мира сего). И ряд этих фигур включает себя самого. Невыносимого себя.

Легче рассказать другому, что с ним что-то не так. Не обязательно прямо напасть. Есть сотни светских способов. Другое дело, что в силу разных ценностей и идеологии (личной философии) другой может быть никак не уязвлен.
Например, намеков кому-то на его несостоятельность в части малого количества рабочих часов или подписчиков инстаграма можно бы и поостеречься. Откуда знать, чем еще этот человек занят, когда он не на виду? И откуда знать, почему он не в инстаграме? И все ли известно относительно того, в каких еще местах он бывает? И с кем?
Но нiт! Нужно залатать дыру в самопризнании за счет слива ближнего.
А он все не сливается, не хочет, урод, сопротивляется.
И тогда можно еще досЫпать.

Еще я помню, как несколько людей, не умеющих писать, годами пытались убедить меня в том, что писать не умею я. Одновременно другие люди, умеющие писать, но по-другому, чем я, привлекали меня к редакции своих текстов. Повторяя мантру, что я писать не способна. Я должна была перестать писать свое. Поверить им. Так, как будто бы от того, что я где-то пишу, им пишется менее сухо и комфортно, чем если бы я возьми да и перестань (ага, упала-отжалась, да).
Так, как будто бы писчей бумаги или слов не хватит на всех.
Не смешно.
Страшно и мерзко.

Изнутри абьюза можно думать о себе, как о неадекватном. Например, полагать, что других такое не задевает, они не замечают, им все нравится.
Да, так бывает. Им нравится, Вам - нет.
Не все одинаково любят хамон или вулканы.
Хорошо бы не решать о себе, что нервный, как-то избыточно эмоционально отреагировал (заплакал, к примеру), не остался безучастен.
Потому что живой, не замороженный, и поэтому так случилось.
Только поэтому.

Жертвы насилия часто молчат. Боятся, стыдно, считают "жалобы" безнадежным делом, не хотят ябедничать. Дети, ставшие жертвами буллинга, часто слышали от родителей "разбирайся сам". Или "сам виноват". Или "значит, ты не умеешь быть в отношениях".
У меня возникают сомнения в компетентности и вменяемости тех терапевтов, которые "возвращают ответственность" клиенту, вынося различные вердикты типа:"ты просто терпила" или "ты не способен на здоровые отношения".

Цель эмоционального насилия - лишить человека чувства собственного достоинства.
Этот метод может сработать, а может и не сработать.
Не срабатывает в тех случаях, когда напротив человек с достаточным запасом жизнелюбия.
Убить - да. Унизить - нет.

Люди очень разными способами выходят из экстремальных ситуаций.

Травма может лишить человека живости, а может ее добавить. Те, кому удалось сохранить жизнелюбие, невзирая на тяжелые ситуации, события и обстоятельства жизни, могут вызывать недоумение у других. Ходить с довольным видом, не имея мужа/феррари/здоровья/пятерых детей/дрессированного гризли - непозволительно, на чужой взгляд.

Ходить с обычным лицом, имея алмазы в каменных пещерах тоже нельзя.
"Что ж ты пальцы не кидаешь? Оказывается, вот ты кто! И снова здрасьти!".

Алмазы нужно отобрать. Внушив человеку, что их нет и быть не может. Или вменив обязанность поделиться с теми, у кого их нет.

И он может поверить в то, что должен кому-то что-то за то, что у того алмазов нет.
Забыв, что на старте они выдаются всем.
Другое дело, что ими распоряжаются по-разному.

Тот, у кого алмазы сохранились, ничего не должен тому, кто свои просрал.
И тогда вопрос с сочувствием отморозкам снимается.
Вместе с отморозками.
Помните.
С вами не друг.
Это не любовь.
Это химера, подмена и обман.
Вас хотят использовать.

А караван идет.

Живем дальше.

Пока нет комментариев