Психологическое насилие: мать как основной насильник
Психологи онлайн
"«Курсы детской самообороны… Ведущий сразу рассказывает, что чуть ли не самое главное – это смочь вовремя и правильно закричать о помощи. Это оказывается сложностью, понимаемой всеми.
Оказывается, что многим снятся сны, где они хотят, но не могут закричать, просыпаются в ужасе. Несколько заданий по отработке техник были связаны с тем, что дети стоят с закрытыми глазами, к ним подходят родители, хватают их за руку и тянут. Дети открывают глаза. Если видят, что это их мама\папа, идут с ними. Если чужой родитель, они должны кричать (и кричать правильно, кричать о помощи) и применять ту или иную технику.
И вот я по заданию хватаю чужого ребенка. Он вырывается, но не кричит. А по заданию надо. Я ему говорю: «Ты не кричишь! Кричи! Громче! Еще громче!». Он кричит. А со мной что-то в этот момент происходит невероятное. Я холодею от ужаса, в глазах слезы, у меня пропадает голос. Ком в горле. Подхожу к другому ребенку. Я практически уже ему шепчу. Сердце колотится с невероятной силой. После таких упражнений у меня совсем нет сил, и меня всю трясет. Что со мной происходит?!»
… Клиентка идентифицируется со своей «жертвой»
«На ум приходят только привычные мысли о привычном страхе того, что, если меня схватит насильник, я не смогу закричать. Я даже не смогу вырываться и применять любые техники».
… Клиентка идентифицируется со своей «жертвой»
«На ум приходят только привычные мысли о привычном страхе того, что, если меня схватит насильник, я не смогу закричать. Я даже не смогу вырываться и применять любые техники».
Во время терапии всплыли личные истории клиентки, связанные с насилием, когда и правда она не смогла закричать. Только пройдя дальше по памяти, она осознаёт, что она не то, чтобы не кричала, а до последней минуты не верила, что это и взаправду насилие. Это действительно были знакомые ей мужчины, которым она доверяла. Ей не нравилось, что с ней так поступают (например, открывают двери машины, в которой они всей толпой едут и говорят: «Пошли!», или будят, когда она уже легла спать, и говорят: «Поехали, съездим со мной ко мне на работу, а то мне скучно самому!»).
Не нравилось! Но она шла. ОНА НЕ ЗАМЕЧАЛА ЭТО НАСИЛИЕ! Она думала, это такое проявление интереса, внимания, неравнодушия к ней. ОНА НЕ ВЕРИЛА СВОИМ ЧУВСТВАМ!
Чувства недоверия, страха, раздражения и отвращения (может что-то еще, она уже не помнит) были. Но доверия им не было. Она каждый раз сомневалась: «Наверное, это мне все кажется, наверное, это он так шутит, мы же знакомы, он же бывал у нас дома, он же знает моих друзей, наверное, это нормально, но это я просто так воспринимаю…неправильно…».
Не нравилось! Но она шла. ОНА НЕ ЗАМЕЧАЛА ЭТО НАСИЛИЕ! Она думала, это такое проявление интереса, внимания, неравнодушия к ней. ОНА НЕ ВЕРИЛА СВОИМ ЧУВСТВАМ!
Чувства недоверия, страха, раздражения и отвращения (может что-то еще, она уже не помнит) были. Но доверия им не было. Она каждый раз сомневалась: «Наверное, это мне все кажется, наверное, это он так шутит, мы же знакомы, он же бывал у нас дома, он же знает моих друзей, наверное, это нормально, но это я просто так воспринимаю…неправильно…».
Откуда такое недоверие себе?! Недоверие своим чувствам?!
Потом она осознаёт, что страх не закричать, не смочь сопротивляться связан не с потенциальным мужчиной-насильником. СТРАХ СВЯЗАН С…МАМОЙ, которая до сих пор находится в особом положении. С ней ТАК нельзя. С другими можно, а с ней нельзя. Она ТАКОЕ не любит\не терпит. Ноги её от этого осознания становятся ватными, слабыми. Со временем появляется отвращение.
Одна ли она в этом такая?
ЗЛИТЬСЯ НЕЛЬЗЯ, ЭТО ПЛОХО. А ЕСЛИ МАМА ЗЛИТСЯ, ТО ЭТО ТЫ ВИНОВАТ.
«Мам, я голодный!» – «Нет, ты замерз!».
«Я люблю, когда чай прохладный!» – «Нет, все пью чай горячий!».
«Я не хочу кушать!» – «Нет, мы давно не ели!».
«Я это не люблю! – «Нет, это вкусно!».
Мама. Заботливая, знающая лучше. Причем всё. Даже про то, что тебе сейчас надо и как и что ты чувствуешь. Только совершенно не знающая себя, что ей надо, что она чувствует. Поэтому свои чувства и потребности она «заботливо» проецирует на ребенка. И когда ребенок, с рождения обладающий врожденным пониманием своих потребностей и переживаний, пытается как-то противоречить, она не способна даже засомневаться. Она же точно знает. А он точно ошибается – маленький же еще ребенок.
Случается, что мама так сильно рассердится на ребенка, устав с ним спорить и доказывать ему его потребности (читай «свои»), что даже «даст ему типа свободу». «Я хочу снять эту куртку, мне жарко». «На улице холодно, тебе не жарко». «Нет, я хочу снять!». «Ну давай, снимай! Я посмотрю на тебя!». Он снял и через какое-то время замерз. Теперь хочет одеть. И тут с насмешкой: «Ну вот, я же говорила!».
При этом ребенок расстраивается и злится на то, что его «подловили на его же ошибке». Он может начать капризничать и кричать. «А ну перестань орать! Сначала не слушаешь меня, а потом еще и орешь! Всё! Сейчас пойдем домой!». И вот уже и вина со стыдом привязывается накрепко к ребенку.
Потом она осознаёт, что страх не закричать, не смочь сопротивляться связан не с потенциальным мужчиной-насильником. СТРАХ СВЯЗАН С…МАМОЙ, которая до сих пор находится в особом положении. С ней ТАК нельзя. С другими можно, а с ней нельзя. Она ТАКОЕ не любит\не терпит. Ноги её от этого осознания становятся ватными, слабыми. Со временем появляется отвращение.
Одна ли она в этом такая?
ЗЛИТЬСЯ НЕЛЬЗЯ, ЭТО ПЛОХО. А ЕСЛИ МАМА ЗЛИТСЯ, ТО ЭТО ТЫ ВИНОВАТ.
«Мам, я голодный!» – «Нет, ты замерз!».
«Я люблю, когда чай прохладный!» – «Нет, все пью чай горячий!».
«Я не хочу кушать!» – «Нет, мы давно не ели!».
«Я это не люблю! – «Нет, это вкусно!».
Мама. Заботливая, знающая лучше. Причем всё. Даже про то, что тебе сейчас надо и как и что ты чувствуешь. Только совершенно не знающая себя, что ей надо, что она чувствует. Поэтому свои чувства и потребности она «заботливо» проецирует на ребенка. И когда ребенок, с рождения обладающий врожденным пониманием своих потребностей и переживаний, пытается как-то противоречить, она не способна даже засомневаться. Она же точно знает. А он точно ошибается – маленький же еще ребенок.
Случается, что мама так сильно рассердится на ребенка, устав с ним спорить и доказывать ему его потребности (читай «свои»), что даже «даст ему типа свободу». «Я хочу снять эту куртку, мне жарко». «На улице холодно, тебе не жарко». «Нет, я хочу снять!». «Ну давай, снимай! Я посмотрю на тебя!». Он снял и через какое-то время замерз. Теперь хочет одеть. И тут с насмешкой: «Ну вот, я же говорила!».
При этом ребенок расстраивается и злится на то, что его «подловили на его же ошибке». Он может начать капризничать и кричать. «А ну перестань орать! Сначала не слушаешь меня, а потом еще и орешь! Всё! Сейчас пойдем домой!». И вот уже и вина со стыдом привязывается накрепко к ребенку.
И у ребенка вырабатывается неправильный опыт. «Мама лучше знает, что мне надо, я этого не понимаю. Мои ощущения, что мне жарко были ошибочные. Лучше не прислушиваться к себе, лучше слушаться маму».
И вот такая последовательность закрепляется, вживается в ребенка – когда появляются свои чувства, ощущения, желания появляется недоверие к ним, страх пробовать их реализовать, так как потом, – вина и стыд. Тогда их легче, безопаснее отрицать.
Мне хочется прямо крикнуть: «Нет! Ощущения были не ошибочными! Ты просто действительно спарился, потом снял куртку, остыл и теперь опять можно её одеть! Ты всё правильно чувствуешь, ощущаешь!».
Мама – это то создание, от которого ребенок крайне зависим. С давних времен в основном с ней было связано выживет он или нет. Поэтому её проявления чувств влияют на восприятие ребенком себя и своей нужности, важности.
Мамин крик ребенок считывает, как «меня не любят, я не нужен, а для него это равносильно смерти». А еще мама, когда сердится на ребенка, может использовать в качестве наказания игнорирование ребенка. Ребенком это тоже считывается как «меня не любят, меня бросят». И это тоже равносильно смерти. Это очень пугает.
Если ребенка еще и обвинять в том, что мама кричит на него (или бьет его) потому что это ОН как-то себя не так повёл\не то хотел\не хотел что-то и т. д., то получается совсем сложный набор, приправленный виной: меня не любят (я не нужен, меня бросят, отвергнут) только потому, что я не такой как надо.
И вот такая последовательность закрепляется, вживается в ребенка – когда появляются свои чувства, ощущения, желания появляется недоверие к ним, страх пробовать их реализовать, так как потом, – вина и стыд. Тогда их легче, безопаснее отрицать.
Мне хочется прямо крикнуть: «Нет! Ощущения были не ошибочными! Ты просто действительно спарился, потом снял куртку, остыл и теперь опять можно её одеть! Ты всё правильно чувствуешь, ощущаешь!».
Мама – это то создание, от которого ребенок крайне зависим. С давних времен в основном с ней было связано выживет он или нет. Поэтому её проявления чувств влияют на восприятие ребенком себя и своей нужности, важности.
Мамин крик ребенок считывает, как «меня не любят, я не нужен, а для него это равносильно смерти». А еще мама, когда сердится на ребенка, может использовать в качестве наказания игнорирование ребенка. Ребенком это тоже считывается как «меня не любят, меня бросят». И это тоже равносильно смерти. Это очень пугает.
Если ребенка еще и обвинять в том, что мама кричит на него (или бьет его) потому что это ОН как-то себя не так повёл\не то хотел\не хотел что-то и т. д., то получается совсем сложный набор, приправленный виной: меня не любят (я не нужен, меня бросят, отвергнут) только потому, что я не такой как надо.
ВИНА. Постоянный, удушающий, токсический спутник. Вина за всё. За то, что ты делаешь\не делаешь, за то, что ты чувствуешь\не чувствуешь, за то, что мама плачет после того, как побьет тебя, за то, что ты вообще живешь. И плакать тоже нельзя – «Виноват, а еще и плачешь?!». Набор полируется СТЫДОМ за любые проявления.
Чтобы не испытывать все эти тяжкие чувства, лучше заморозиться, замереть, метафорично «умереть» (притвориться мертвым – одна из реакций на угрозу). Я виноват. Меня любить нельзя. Страх (даже ужас) отвержения. Чувства мои все ошибочные. Поэтому я буду удобен, функционален, без собственных желаний, чувства только удобные. Только не отвергай меня такого!
Со временем, с накоплением таких запретов на проявление своих чувств, на действия согласно своим желаниям и ощущениям (это все равно будет ошибка), на сопротивление, у человека протест забивается в корне. Его способность протестовать замораживается. Он уже не способен сказать «нет». У него формируется психология жертвы.
Физическое насилие, наказание для него менее страшно, чем психологическое. В критической стрессовой ситуации у человека срабатывает его тот самый укорененный ранний детский тип реакции. Оцепенение, замирание. Страх. Даже ужас. Внутри взрослого уже человека сидит тот еще маленький, который боится. Сопротивляться насильнику страшно до смерти. Практически невозможно. Потому что в нем есть вросшее прочувствованное знание, что ЛЮБОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ грозит отвержением, метафорично «смертью». Взрослый уже «ребенок» на насильника реагирует как ребенок на такую маму. Кричать нельзя, разозлиться и бить нельзя. Сопротивляться нельзя. Чувствам своим доверять нельзя. Фактически человек боится не столько насильника, сколько свою мать. Он не в силах опереться в таком своем слабом состоянии на реальность. Не в силах заметить, что это насилие, что он уже взрослый и что это не мать. Это ей он так и не научился сопротивляться. Это ее он боится. Но не физического насилия. Он боится её потерять, боится, что его бросят, отвергнут.
И можно долго ходить на курсы самообороны, бить по «лапе», по груше и воображать, что бьешь по потенциальному насильнику. Но в тот самый критический момент не смочь даже пискнуть. Пока не научишься сопротивляться маме, ГОВОРИТЬ ЕЙ «нет» без чувства вины. Пока не научишься быть живым, разным, распознавать свои чувства, потребности и желания, доверять себе."
Чтобы не испытывать все эти тяжкие чувства, лучше заморозиться, замереть, метафорично «умереть» (притвориться мертвым – одна из реакций на угрозу). Я виноват. Меня любить нельзя. Страх (даже ужас) отвержения. Чувства мои все ошибочные. Поэтому я буду удобен, функционален, без собственных желаний, чувства только удобные. Только не отвергай меня такого!
Со временем, с накоплением таких запретов на проявление своих чувств, на действия согласно своим желаниям и ощущениям (это все равно будет ошибка), на сопротивление, у человека протест забивается в корне. Его способность протестовать замораживается. Он уже не способен сказать «нет». У него формируется психология жертвы.
Физическое насилие, наказание для него менее страшно, чем психологическое. В критической стрессовой ситуации у человека срабатывает его тот самый укорененный ранний детский тип реакции. Оцепенение, замирание. Страх. Даже ужас. Внутри взрослого уже человека сидит тот еще маленький, который боится. Сопротивляться насильнику страшно до смерти. Практически невозможно. Потому что в нем есть вросшее прочувствованное знание, что ЛЮБОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ грозит отвержением, метафорично «смертью». Взрослый уже «ребенок» на насильника реагирует как ребенок на такую маму. Кричать нельзя, разозлиться и бить нельзя. Сопротивляться нельзя. Чувствам своим доверять нельзя. Фактически человек боится не столько насильника, сколько свою мать. Он не в силах опереться в таком своем слабом состоянии на реальность. Не в силах заметить, что это насилие, что он уже взрослый и что это не мать. Это ей он так и не научился сопротивляться. Это ее он боится. Но не физического насилия. Он боится её потерять, боится, что его бросят, отвергнут.
И можно долго ходить на курсы самообороны, бить по «лапе», по груше и воображать, что бьешь по потенциальному насильнику. Но в тот самый критический момент не смочь даже пискнуть. Пока не научишься сопротивляться маме, ГОВОРИТЬ ЕЙ «нет» без чувства вины. Пока не научишься быть живым, разным, распознавать свои чувства, потребности и желания, доверять себе."
