Впервые теория сценария была разработана Эриком Берном и его коллегами, особенно Клодом Стайнером, в середине 60-х годов. С тех пор многие авторы внесли в нее свои оригинальные идеи. А концепция сценария стала одной из важных частей теории транзактного анализа и в настоящее время является наряду с моделью эго-состояний центральной идеей ТА.В работе «Принципы группового лечения» Берн определил сценарийжизни как «бессознательный жизненный план». Позднее в книге «Что вы делаете после того, как говорите здравствуйте» он дал более полное определение: «План жизни составляется в детстве, подкрепляется родителями, оправдывается ходом событий и достигает пика при выборе пути». Для понимания сценария необходимо проанализировать детали, относящиеся к приведенным выше определениям.Сценарий — это план жизни. Мысль о том, что детскиевпечатления оказывают сильное влияние на паттерны поведениявзрослых людей, является центральной не только в ТА, но и в другихнаправлениях психологии. Отличительной особенностью теории сценария в ТА является идея о том, что ребенок составляет определенный план своей жизни, а не просто формирует основные взгляды на жизнь. В соответствии с теорией, этот план жизни составляется в форме драмы, имеющей четко обозначенные начало, середину и конец.Сценарий ведет к расплате (финалу). Другой отличительнойчертой теории сценария является то, что план жизни «достигаеткульминации в избранной альтернативе». При написании ребенкомдрамы своей жизни финальная сцена является неотъемлемой частью его сценария. Таким образом, другие составные части сценария, начиная с первой сцены, служат для того, чтобы привести сценарий к этой заключительной сцене. В теории сценария заключительная сцена получила название расплаты за сценарий. Теория говорит о том, что при проигрывании нами сценария мы бессознательно избираем поведения, которые приблизят нас к расплате сценария.Человек сам принимает решение о сценарии. Берн определилсценарий как «план жизни, составленный в детстве». Это свидетельствует о том, что ребенок сам принимает решение о своем плане жизни. На решение о выборе сценария оказывают воздействие не только такие внешние факторы, как родители или окружение. Поэтому мы говорим, что человек сам принимает решение о выборе сценария. Из этого следует, что даже тогда, когда разные дети воспитываются в одних и тех же условиях, они могут составить совершенно различные планы своей жизни. В этой связиБерн приводит случай с двумя братьями, которым мать сказала следующее: «Вы оба попадете в психушку». Впоследствии один из братьев стал хроническим больным в психиатрической лечебнице, а другой психиатором. В теории сценария термин решение используется в значении, отличном от того, которое обычно приводится в словаре. Ребенок принимает решения о своем сценарии без тщательного обдумывания, что свойственно взрослым людям при принятии решений.Самые ранние решения появляются в результате чувств и принимаются ребенком до того, как он начинает говорить. Решения также зависят от различных способов тестирования реальности, которые используют взрослые люди. Сценарий подкрепляется родителями. Хотя родители не могут заставить ребенка принять какие-либо решения, они тем не менее оказывают на них сильное влияние. С первых дней жизни родители передают ему какие-то послания, на основе которых ребенок формирует свои представления о себе, других людях и жизни.Сценарные послания могут быть как вербальными, так и невербальными. При этом они образуют основное содержание, в соответствии с которым ребенок и принимает главные решения в своем сценарии. Сценарий лежит вне пределов осознания. Во взрослой жизни мы ближе всего можем подойти к воспоминаниям о нашем раннем детстве с помощью снов и фантазий. До тех пор, пока мы не расшифруем наш сценарий, мы не осознаем решения, которые были приняты в раннем детстве, хотя, возможно, мы и проживаем их в нашем поведении.Искажение реальности с целью «оправдания» сценария. КогдаБерн писал о том, что сценарий «оправдывается ходом событий», ему следовало бы заключить слово «оправдывается» в кавычки. В соот­ветствии с нашей собственной компетенцией мы часто интерпретируем реальность с тем, чтобы нам казалось, что она оправдывает наши сценарные решения. Мы поступаем так потому, что в эго-состоянии Ребенка можем воспринять любую угрозу нашему сценарному представлению о мире как препятствие в удовлетворении наших потребностей и даже как угрозу нашему существованию.Зачем мы принимаем эти далекоидущие детские решения о себе, других людях и мире? С какой целью? Ответ лежит в двух важнейших особенностях формированиясценария:1. Сценарные решения представляют собой наилучшую стратегиюребенка с целью выживания в мире, который часто кажется емувраждебным и даже угрожающим его жизни.2. Сценарные решения принимаются в соответствии с эмоциямиребенка и его способом тестирования реальности.

Показать полностью…

ОСОБЕННОСТЬ ПСИХОЗА

Во время приступа психоза с образами в сознании происходит нечто удивительное. В процессе бреда или галлюцинаций манипуляции извне нарушают кинематографический поток сознания. В результате еще неизвестные и причудливые сценарии проникают в мозг так, что человеку кажется, будто им таинственным образом манипулируют; а реальность окутана сюрреалистичной атмосферой, которую посторонний человек едва ли сможет постичь.

Это объясняет, почему большинство людей, впервые столкнувшись с психотическими проявлениями, испытывают недоверие. Но если возникающие образы редко несут смысл, почему же тогда мы должны им верить? Как бы там ни было, у них есть определенная логика. Более того, эта логика настолько убедительна, что на нее непросто закрыть глаза. Почему? Потому что она тесно связана с потерей связности слов, которая обычно характерна для психоза.

Осознанность предполагает, что каждое мгновение жизни мы создаем образ нашего существования, кинематографическую картину, которая обретает форму благодаря тому, что мы играем со словами и рассказываем свои истории, глядя в воображаемую камеру.

Язык позволяет нам систематизировать вещи и ситуации, чтобы мы могли связать их друг с другом. Ранее я уже писал, что мы делаем это двумя различными способами: ассоциативно, основываясь на сходстве тонов, звуков, форм и цветов; или же связывая отдельные события при помощи логики.

Но это еще не все. Мыслительный мир работает не только с фактами, но и с вымыслом. В своем воображении мы бессознательно смешиваем документальные образы с опытом, воспоминаниями и фантастическими идеями. Фантазии добавляют красок эмпирической реальности. Рассмотрим, например, как большинство людей относятся к животным. Один человек будет лелеять свинью и относиться к ней как к члену семьи, а другой убьет, освежует, приготовит и съест. Эти примеры показывают, что способ обращения с животным не связан напрямую с качествами этого животного. Наш взгляд на свинью определяется нашими собственными представлениями о ней. И, как ясно из примеров, сознание не всегда создает объективные образы. Они бесстыдно наводняют реальность светом и тенями.

Показать полностью…

Миф возникает, когда сливаются объективная и субъективная реальности и создается некий коллаж, а коллажи могут обманывать, но могут и вдохновлять. Миф может поддержать как революцию, так и status quo; он может вызвать энтузиазм, приток энергии, волю к действию или чувство бессилия, депрессию, уныние. Чтобы увидеть, как создается миф, сначала придется посмотреть, как он будет подвергнут деконструкции, разрушению, уничтожению. Чтобы вырваться на волю, человеку надо не только создать новый миф, но и разрушить старый.В противном случае изживший себя миф останется скрытым, но по-прежнему активным, и потому его влияние будет разрушительным. Например, нам, чтобы только заметить, как нелепо строить идентичность на основе цвета кожи, надо прежде всего осознать отвратительный, узколобый, вредоносный культурный миф под названием расизм. Что-то причиняет боль, и оно имеет имя – расизм.Любая ортодоксальная система стремится заключить человека в рамки доминирующего мифа, ограничивая возможность покинуть традиционные пределы и сводя к минимуму изменения. Называние подавляющего мифа по имени вытаскивает его на всеобщее обозрение, делает его доступным для анализа и деконструкции. Одна из многочисленных уловок ортодоксальной системы для поддержания существующего положения вещей состоит в том,чтобы сначала преуменьшить задачу по демонтажу старого мифа (например, утверждение, что принять новый закон достаточно, чтобы избавиться от расизма), а затем преждевременно провозгласить, что старый, отживший свое миф исчез.Политкорректная риторика скрывает тот факт, что новый миф еще не вполне пришел ему на смену. «Расизм, сексизм, возрастная дискриминация? Где? Кто? Только не мы! Только не у нас! Мы абсолютно нетерпимы к этому. Как вы смеете!» Подобно бактериям, которые начинают размножаться с новой силой, если антибиотик не успел подействовать на паразитов, старый миф не погибает без борьбы.Молодой темнокожий актер, живущий надеждой на пострасистское общество, вдруг ощущает, как болят старые раны: «Вы предлагаете мне роль Отелло только из-за моего цвета кожи. Но меня интересует роль Короля Лира». Деконструкция еще не завершена. Хотя этот темнокожий актер может отлично ладить со своими белыми друзьями, неожиданно старый миф снова причиняет ему боль,ведь он не умерщвлен окончательно. Живучие бактерииначинают заражать весь организм, как индивидуальный,так и коллективный.Другой пример – феминистская революция. Она объявлена завершенной, теперь это пережиток недавнего прошлого. Многие юные интеллектуалки с радостью пользуются случаем заявить, что феминизм – удел фрустрированных, гневных старых радикалов. Но вот однажды молодая сотрудница университета потрясенно узнает,что профессор, работой которого она так восхищается и который оказывал ей знаки внимания, на самом деле нисколько не рад ее интеллектуальному обожанию. Она с болью обнаруживает, что девушки-студентки ему не интересны. Вызывающий девичье восхищение профессор предпочел бы иметь в числе своих последователей представителей мужского пола, так как он считает, что студенты-юноши – это солиднее. Она почти слышит сексистскиемысли профессора: «Если моя работа начинает нравитьсяженщинам, должно быть, я делаю что-то не так».Чем лучше общество может распознать сексистский миф, которыйтак никуда и не исчез, тем успешнее эта молодая женщина проследит, как он проникает в ее собственное сознание, а не только в сознание профессора. Только мужественно перенося осознанное страдание, можно пролить свет на убогий и отживший свое миф, который влияет на язык, мышление и поведение. Гендерные, расовые, профессиональные идентичности, образы тела, идеальные образы Я – все они располагаются между старым и новым мифами.Как и дионисийскую маску, идентичность можно носить с большимили меньшим цинизмом или энтузиазмом. Однако человек начинает задаваться вопросом, на что же она опирается, когда идентичность становится ему тесной. Только после этого начинается работа: расчленение, разборка, разрушение и убийство старого мифа. Все так называемые «черты личности» (черных, евреев, латиноамериканцев, мужчин и женщин), имеющие под собой культурную основу, оказываются несостоятельными верованиями; мифы распадаются на части, драматические истории терпят крах, ортодоксии взрываются, и появляются новые идентичности.

Показать полностью…

Я убежден, что в любых отношениях (причем не только близких) неизбежно действуют четыре закона. В отношениях с другим человеком нельзя достичь более высокого уровня, чем тот, что достигнут человеком по отношению к самому себе. Отношения всегда формируются на внутреннем уровне, которого достигло психологическое развитие каждого из партнеров. Поэтому отношения часто вызывают душевную боль и скрытый конфликт, едва какая-то сторона переходит уровень, при котором формировались эти отношения, или же при попытке своего развития наталкивается на препятствие.То, что мы о себе не знаем или не хотим в себе видеть, – например, мифологемы (комплексы), которые движут нами и направляют нас, – проецируется на окружающих. Богатая событиями скрытая история, сохранившаяся у нас с детства, обычно проецируется на межличностные отношения. Люди неизбежно испытывают страдания при увеличивающемся расхождении между бессознательными ожиданиями от своего партнера и реальностью; при этом каждый испытывает грусть, смятение и раздражение.Во все отношения волей-неволей вторгается власть. Сама по себе власть нейтральна: по существу, она представляет собой обмен энергией между двумя сторонами. Но при отсутствии осознания стремление к власти начинает зависеть от действия комплексов, и тогда власть заменяет любовь. Конфликт, связанный с борьбой за власть, – это симптом бессознательной динамики отношений.Индивидуация – это не потворство своим желаниям; по существу, она приводит к увеличению характерных черт Самости, которые мы проявляем в отношениях с другими. Испытывая любовь к другому человеку, мы снимаем с него тяжкое бремя, связанное с нашим исцелением и обретением смысла жизни.Мы в той же мере освобождаем другого человека, в которой освобождаем и себя. Именно это имел в виду Иисус, когда просил нас возлюбить ближнего, как самого себя. Нельзя любить своего соседа, не сумев сначала полюбить себя. Таким образом, парадокс индивидуального мифа заключается в том, что мы часто приписываем его другому человеку, но делаем это совершенно бессознательно. Однако наши отношения с этим человеком ухудшаются и в конечном счете прекращаются. Только максимальное познание собственного мифа может повысить качество отношений с другим человеком.Отношения всегда включают историю происходящих с нами событий. К тому же наша история – это вымысел, то есть она представляет собой не то, что с нами случилось, а то, как мы это воссоздали. Вымысел нельзя назвать абсолютной ложью; он не более лжив, чем миф (facere в переводе с латыни означает «делать»). Наша индивидуальная мифология, история наших событий создается искусственно; она представляет собой повествование, эмоционально заряженное энергетическими кластерами, которое затем проявляется в сновидениях и в повседневной жизни.Наша история – это вовсе не объективная реальность, какой бы она ни была; это наша мифология во всем своем разнообразии, во всех вариантах, каждый из которых является истинным. Каждый из нас одновременно становится изгоем общества, плохим другом, героическим странником, сыном своего времени и даже больше – выходит за границы своего времени. А в более широком масштабе мы становимся субъектами, целью и исполнителями архетипической драмы. Нам никогда не удастся узнать, кто мы такие, лучше, чем Ньютон смог объять океан истины, бушующий рядом с ним и внутри него. Поэтому мы просто не можем прекратить свои попытки войти в контакт со своим мифом на более глубоком уровне.Мы проживаем эти мифические образы независимо от того, знаем мы их или нет, желаем того или нет, страдаем при этом или нет. Таким образом, нам приходится искать более осознанную мифографию, чтобы не оставаться покорными железной воле судьбы, которая движет всем по своему усмотрению. Роберт Ка-лассо так говорит о стоящей перед нами дилемме:«Мифограф живет в состоянии вечной хронологической путаницы, которую, по его мнению, он может разрешить. И если на одном краю стола он тщательно подбирает все поколения и династии, как какой-то старый дворецкий, знающий историю семьи лучше, чем сами члены этой семьи, то можно быть уверенным в том, что болото на другом краю стола становится все более топким, а нить – все более натянутой. Ни одному мифографу никогда не пришло в голову выложить весь свой материал в единую последовательность, хотя, казалось бы, так его можно привести в порядок. В данном случае мифографы оставались бы верны мифу… ибо у мифа нет никакой системы».Мифограф знает то, что знает терапевт, а именно: что нет единой истины, что все варианты, даже противоречащие друг другу, в чем-то истинны. Такое освобождение от полной определенности и однозначности резко отличается от фундаментализма, последовательно настаивающего на том, что моя истина, связанная с моим Эго и побуждаемая комплексом, более подлинна, чем твоя.Уильям Джеймс в своем историческом труде «Разновидности религиозного переживания» не слишком беспокоился о многочисленности мировых религий. Он не считал, что они противоречат друг другу, а видел в них вариации мифа (как это и было на самом деле) и объяснял их наличие разнообразием человеческого темперамента. Юнгианский взгляд на психику предполагает ее полицентризм и то, что потребность в автономии души возникает именно вследствие невротичности Эго. Подлинный диалог, способствующий индивидуации, происходит между Эго, основным комплексом сознания и всеми остальными комплексами, которые питаются энергией души.При этом Эго и его тревожные порождения, которые по сути своей являются фундаменталистскими и испытывают потребность в безопасности, сталкиваясь со столь сложной истиной, приходят в ужас от столь непостижимого противоречия. Если мы не можем получить помощь от философии, то замечаем, что метафизика уже давно мертва, а структурализм, постструктурализм и деконструктивизм, которые когда-то были в моде, давно ушли в прошлое, подорвав веру в возможность существования истины или архимедовой точки опоры, с помощью которой можно перевернуть землю.Мы знаем, что изначальная неосмотрительность Эго, которая внесла свой вклад в невроз, – это самообман Эго; оно за что-то отвечает, даже если его власть подорвана отщепленным психическим содержанием. А причуда психоза состоит именно в том, чтобы оставить Эго без защиты и полностью подчинить его богам тьмы. Парадоксально, но причина того, что мы, например, обращаем внимание на сны, заключается в разрушении ложного восприятия реальности жизни, ограниченной сознанием, и в расширении ее видения, во взгляде на мир как на искусственное образование, созданное Самостью.

Показать полностью…