О насилии

Странно, что разговаривая так много в последнюю неделю о насилии, я практически не видел попыток дать определение насилию — не с юридической, а с психологической точки зрения. Рискну это сделать, а также поговорить о гендерном насилии и о том, является ли этот мир опасным для женщин (более опасным, чем для мужчин).

Насилие можно определить как попытку (удачную или неудачную, тут неважно) удовлетворить свою потребность, используя другого человека вопреки его воле и желанию. Например, у вас есть какая-то потребность (будь то секс, желание общаться, деньги, желание ощущать себя хорошим человеком, разрядить своё эмоциональное напряжение от разноса начальством и т.п.); есть также человек, который не хочет быть объектом, с помощью которого эта потребность удовлетворяется. Не хочет активно или он/она очень пассивен/пассивна там, где подразумевается какое-то встречное движение во взаимодействии. Но вы не останавливаетесь перед ее или его «нет» или «не знаю», и начинаете разными способами давить, угрожать и манипулировать. Вас не интересует боль, переживания, потребности этого человека, есть только ваше «хочу» и «дай мне это». Отдельной формой насилия будет обман или манипуляция с той же целью — только вы здесь не открыто ломитесь в ворота, а совершаете подкоп под них, чтобы обойти возможное сопротивление жертвы, но цель — всё та же.

Насильственное поведение является частью объектно-функционального отношения к людям, когда нас в этих людях интересует только то, что они могут дать. Нормальная история в деловых отношениях, где ты мне — я тебе, и если вы о чём-то внятно договорились — то несете друг перед другом обязательства, и требование эти самые обязательства выполнять само по себе насилием не будет. Но — это ДЕЛОВЫЕ отношения. Сексуальные домогательства — это уже не деловые отношения, например. Особой темой является и детско-родительские отношния — там тоже есть своя специфика, связанная с насилием, но суть остается та же: к насилию родители переходят там, когда не могут получить желаемое иным путём.

Источником насилия в отношениях является неспособность выдерживать фрустрацию от чужого «нет» или чужой неопределенности (когда ни «да», ни «нет», а «мне нужно время»). От насильственного поведения важно отличать защиту — когда я агрессивно реагирую на попытки «выбить» из меня тем или иным способом то, что хочет автор насилия.

Итак, насилие — это попытка использовать, «поиметь», простите, другого, как вещь. И оно несет за собой два основных травмирующих фактора:

А) Непосредственный вред от физического и эмоционального воздействия (физическая боль и раны, непосредственные психофизиологические реакции — шок, оцепенение, ужас, нервное перевозбуждение)

Б) Последующие эмоциональные реакции, связанные с ощущение бессилия остановить (вследствие применения силы, угрозы применения силы или же обмана) удовлетворение об человека чужих потребностей. Эти реакции зависят так же от того, как реагирует окружение: отрицает ли факт насилия, осуждает ли жертву (за ту же недостаточную «агентность»), поддерживает ли ее.

Не всякое насилие приводит к травме, но всякая травма — следствие насилия, ситуативного или хронического (за исключением травм, связанных с несчастными случаями). Наша психика может не справиться с переработкой опыта превращения живого организма в вещь. Но подчеркну: опыт насилия и травма — не синонимы, первого даже больше, чем второго, но от этого насилие не становится сколь-либо приятным или приемлемым поведением.

Люди — вовсе не ангельские существа, склонность к насилию, к объективации людей заложена в нас биологически. Уровень развития культуры в обществе позволяет ограничивать сферу дозволенного применения насилия. До недавного времени вполне себе легальными объектами для насилия даже в европейских странах были женщины и дети. Мужчины, в принципе, тоже, но только со стороны других мужчин или совершенно особых женщин, которые получили власть от тех же мужчин (жены помещиков, например). Поэтому вполне обоснованно выделять гендерное насилие — то есть отношение к человеку как к объекту только на основании его пола/гендера, и требование к нему вести себя в строгом соответствии с предписываемым кодексом поведения. Да, эти требования распространялись на оба пола, однако объем допустимого насилия по отношению к женщинам всегда был неизмерим больше, чем к мужчинам. В современном мире крайним примером этого гендерного насилия, возведенного в систему, является Афганистан. Факт рождения женщиной там сейчас полностью определяет твою социальную и сексуальную жизнь, женщина — объект, который лишают даже индивидуального образа. Европейские страны от этого ушли далеко, однако патриархальные и неопатриархальные гласные и негласные практики остаются угнездившимися в культуре. Например, отношение к женщине как к той, которая обязана рожать (запреты на аборты).

И вот на этого слона множество мужчин и женщин пытаются не обращать внимание. Даже тот простой факт, что мужчины физически сильнее (и, соответственно, у мужчин больше возможностей для реализации насильственного поведения — говорю «ужасные» вещи) — остается невидимым. Поэтому фраза «женщина, выходя в мир, всегда может подвергнуться насилию» часто встречает активное сопротивление в виде «и мужчины тоже могут» или «вы сгущаете краски». Мужчины да, тоже могут — однако вероятность этого насилия намного выше для женщин потому, что они женщины (слабее и, одновременно — носители определенной гендерной роли): от Афганистана, где насилие над женщинами просто повсеместно — и даже до европейских стран.

Еще на шаг сузим тему (пост и так огромен): к сексуальному/сексуализированному насилию. Здесь один человек используется в качестве сексуального объекта для сексуальной разрядки другого (или же даже сам секс используется для удовлетворения других потребностей — в доминировании, например). Разумеется, без его на то активного согласия. В сексуальной сфере диспропорция между полами в насилии становится просто вопиющей, и этому есть объяснение: мужчины физически сильнее; мужская самоидентификация сильно завязана на сексуальные «подвиги»; сексуальная сфера мужчин тяготеет к объективации (влияние гормонов); у мужчин в целом — больше власти и влияния в обществе; у мужчин в среднем хуже эмоциональная саморегуляция — и, как следствие, хуже с проживанием фрустрации из-за отвержения. Отсюда количество женщин, столкнувшихся с насилием в сексуальной сфере, несоизмеримо больше, чем мужчин, и, пропорционально, так же несоизмеримо больше эмоциональных травм, полученных от использования себя как объектов. Еще раз обращу внимание: речь не идет о том, что мужчины не сталкиваются с насилием в сексуальной сфере и не могут быть использованы путем обмана или шантажа — этого «добра» тоже немало. Вопрос в соотношении.

Но это «простое» обстоятельство встречается с активным сопротивлением, которое имеет множество форм, и я назову лишь некоторые из них, которые я много лет наблюдаю в сети (и некоторые из них еще лет 10 назад использовал сам)

— Давайте говорить о насилии «вообще» (данная стратегия размывает диспропорцию, как средняя температура по больнице).

— Насилие над женщинами сводится к изнасилованию, а всё остальное, не столь жесткое, как бы «не считается» или относится к «серой зоне». «Серая зона» — эта область, где трудно провести четкую границу, было насилие или нет, и эта зона действительно существует. Но знаете, где? Там, где мужчина и женщина вроде бы сказали «да» друг другу в начале сексуального взаимодействия, а потом что-то пошло не так. Там, где было сказано «нет» или «не знаю» — там всё последующее взаимодействие становится насильственным.

— Мужчины тоже массово подвергаются сексуализированному (и не только) насилию со стороны женщин, но молчат (каким-то образом молчание мужчин должно стать проблемой женщин, как ни странно. Но при этом мужчины молчат и о том, как они сами осуществляли насилие, прямое или через обман/манипуляции).

— Отказ искать какие-либо объективные определения насилия (например, «я против насилия — как я его понимаю», «я сам могу определить, осуществляю я насилие или нет», «если человек не распознает насилия — значит, его не было», «нет травмы или я ее не распознаю — значит, не было насилия» — то есть здесь содержится в неявной форме утверждение, что любой акт насилия приводит к травме, что не так).

— Женщины используют рассказы о сексуальном/сексуализированном насилии для манипуляции мужчинами и для того, чтобы при помощи статуса «жертвы» получить какую-то выгоду (отомстить, получить лайки и т.п.). Про это так много говорили, что я перейду к следующему пункту.

— Жертвам можно внушить, что у них была травма. Цитирую: «травма случилась только сейчас, когда этим детям сообщили что они жертвы и у них травма. Теперь они будут усердно лечиться по психотерапевтам».

Вот здесь подробнее, так как эта идея — набирающая популярность — имеет под собой сразу несколько следствий.

а) женщине можно внушить, что ее изнасиловали (а не научить распознавать насилие на ранних стадиях или распознавать уже случившийся «некомфортный» опыт взаимодействия с мужчиной как насилие).

б) переживание травмы от насилия зависит от того, что жертве рассказывают другие люди, т.е. связано с бытующими в обществе культурно-историческими концепциями. Нет понятия травмы — нет травмы, так что ли, получается? И еще как будто женщина, изнасилованная в Др.Египте, должна на базовом психическом уровне как-то принципиально иначе переживать надругательство, чем современная — ей жрецы Амона всё правильно растолкуют.

в) реальность психологической травмы как нейрофизиологического феномена, наблюдаемого и у животных, отрицается. Как будто бы психика функционирует в отрыве от среды, сама по себе. Но это фактически уничтожает саму концепцию психики как «органа», обеспечивающего взаимодействие организма с внешней средой. Опыт женщин, переживших травматическое насилие, превращается из некоторого объективного события, которое при этом еще и преломляется в психике (да, по-разному), в галлюцинацию — то есть продукцию психики, оторванную от реальности. И вот в этой концепции как раз и возможна идея, что женщине можно внушить, что у нее была травма, она может сама себе всё «расчесать» на ровном месте. Феномен гендерного насилия превращается исключительно в феномен психический, что-то вроде веры в Бога. Не имеет значения, что делал мужчина (за исключением уж совсем грубых действий, когда реальность настолько громко о себе кричит, что ее игнорировать нельзя) — имеет значение только психические особенности самой женщины (насколько она сама «правильно» себя вела тогда или ведет сейчас) и то, как женщина переживает эти насильственные действия, и, разумеется, она «слишком драматизирует, наслушавшись этих психологов». Внешняя реальность, социальные условия жизни и т.п. — исключаются как факторы, влияющие на психическое состояние человека. Это как направить женщину лечиться от физиологических и психологических последствий изнасилования, полностью игнорируя событие, которые эти последствия вызвали. Вот просто возникли сами по себе, и всё, «расчесала». Разговор о насилии превращается в интеллектуальную игру в концепты, доведенную до абсурда.

Поэтому, кстати, странными для меня выглядят слова коллег о том, что они работают исключительно с феноменами внутренней психической реальности клиентов. Как будто бы эти феномены никак не связаны с тем, что происходит во «внешней» жизни клиента. Какой-то «магический психологизм», на мой взгляд.

Я назвал далеко не все феномены, связанные с размыванием темы опыта насилия у женщин. Но, к сожалению, гендерное насилие — реальность, и не только в Афганистане. Да, оно часть более широкой проблемы насилия как объектного отношения к людям в целом, но — имеет свою специфику и выраженные акценты, начиная с масштаба. Самим женщинам эту проблему не получится и не получается изменить без участия мужчин, без того чтобы объемно рассмотреть их — нашу — «агентность», а не уводить от нее стыдливо глаза на том лишь простом основании что какие-то травмированные женщины себе что-то надумали или это ранит наши «мужские чувства».