Сепарационная тревога
Психологи онлайн
Я, как «счастливый» обладатель тревожного типа привязанности, по которому жизнь кувалдой всё детство и юность била различными историями разрывов, брошенности и изоляции, уже, как мне кажется, могу претендовать на звание почетного дайвера в сепарационную тревогу. И, как мне кажется, что-то могу про эту тревогу у взрослых рассказать, обобщив свой и чужой опыт.
Сама по себе сепарационная тревога – явление естественное и с ней знакомы все люди. Это страх утраты или значимого человека как такового, или утраты его любви. Чаще всего это, разумеется, родитель – он человек незаменимый, поэтому реакции на возможность его исчезновения могут быть очень сильными.
Все люди хотят сохранения теплых и поддерживающих эмоциональных связей с любимыми людьми, и эти связи выстраиваются как снаружи (с реальным человеком), так и внутри (с образом этого человека). Образ другого человека, пока мы с ним не общаемся в реальности, как раз поддерживает в нас тепло и любовь, это своего рода временное «вместилище» чувств, которые мы потом размещаем в общении.
Соответственно, при надежной привязанности у нас есть ощущение, что и у тех людей, которых мы любим, сохранялся и наш хороший образ как вместилище их теплых переживаний. Это своего рода костры, помогающие нам пережить холодные периоды расставаний. Мы можем скучать, вести диалоги с образами, или не вспоминать о них какое-то время (людей много, образов в нашей психике – тоже), но, когда обращаемся к ним – то снова поток тепла восстанавливается. И, главное – у нас есть вера или надежда на то, что любимые люди вернутся в нашу жизнь. Эти переживания и помогают нам прожить тревогу.
Так вот, «обычная» сепарационная тревога «включается» тогда, когда мы расстаемся на какое-то время с близкими людьми, и еще не переключились на эти «образы». Или же тогда, когда есть реальная угроза полного разрыва отношений или длительной разлуки с тем, кого очень любишь – здесь тоже естественно пугаться и переживать. В первом случае мы грустим и скучаем какое-то время (иногда немного злимся), во втором (если утрата-таки произошла) – горюем, оплакивая потерю или долгую разлуку. И, спустя какое-то время, включаемся в какие-либо другие отношения, а от старых у нас остается либо только образ человека, либо уже ничего – эмоции уходят. Или, если речь идет о долгом расставании — мы перестраиваем контакт с этим человеком по-новому, адаптируясь.
А вот представьте себе ситуацию, что вы совершенно не уверены, что ваш хороший и теплый образ у другого человека сохранится, когда вы расстанетесь. Вот выйдет он или она за порог – и всё, вас во внутреннем эмоциональном мире любимого человека нет. Он или она забыли о вас, и, следовательно, у них нет никакой мотивации к вам возвращаться. Тревога подскакивает? Вот она, родимая. В крайних случаях вам даже при реальном и теплом контакте все равно будет мерещиться в любом жесте, что вот он, этот миг «разлюбления» состоялся.
Переживание это иррациональное, обусловленное травматичным опытом детства, когда с какими-то утратами не получилось примириться, и на месте разорванных связей так ничего и не «затянулось», боль постоянна. Или же утраты были внезапны и необъяснимы (любимый папа ушел от мамы, и «забыл» о дочери – чем не прообраз страха, что нас внезапно, без причин, разлюбят?)
Поскольку тревога – это мобилизация энергии, то мы начинаем искать, куда бы эту энергию приложить. Если у нас есть надежда на то, что «теряемого» близкого можно удержать, то начинается активный поиск таких способов. Если этой надежды нет – наша энергия бросается на то, чтобы поскорее эмоционально «забыть» этого человека, вычеркнуть его – но не потому, что мы его не любим, а потому, что слишком больно переживать эту оставленность (так бывает при избегающей привязанности).
И здесь мы можем увидеть разницу между сепарационной тревогой и страхом отвержения. При отвержении мы не обязательно утрачиваем человека или его любовь, так как отвергнуть нас могут и люди, которых мы не знаем, или с которыми у нас еще не сложились близкие отношения. А вот сепарационную тревогу можно называть еще «страхом брошенности» — нас уже «взяли», мы уже ощутили это блаженство от близости, любви, нежности, мы уже вступили в отношения – а потом на нас обрушивается холод отчуждения, сопровождаемый болью, отчаянием, тяжелой тоской по утраченному, ужасом.
Хроническая сепарационная тревога это постоянная готовность к тому, что тебя бросят – и энергичные меры по предотвращению такого течения событий. Любовь и близость в такой ситуации воспринимаются как огонь свечи на ветру, и этот слабый огонек нужно постоянно поддерживать – чтоб нас не разлюбили и не бросили (подчеркну – мы это будем делать, если есть надежда на то, что любовь можно сохранить, если ее нет – учимся вообще не связываться с этими свечами). Или же своевременно реагировать на угрозы. Главных угроз – три (и они все взаимосвязаны).
1. Различия. Если мы хотим разного – то нам сложно разделять переживания, а мы помним – любовь это очень тусклый огонек свечи, поэтому нужно как можно больше, намного больше общего «топлива». В итоге человек, охваченный тревогой, будет чаще прятать собственные отличия от объекта любви, не говорить «нет» — в общем, всеми силами создавать ситуацию общности. Но это ложная псевдообщность, которая не может наполнить того, кто притворяется – он-то или ясно, или смутно, но ощущает фальшь подобных отношений.
2. Конфликты. Еще более опасная ситуация, потому что если нас очень легко «забыть», то при конфликтах у другого человека как будто бы нет никакой мотивации выдерживать свою или нашу злость. Какова стратегия? Уходим от любых конфликтов любой ценой.
3. Ситуации, когда объекту нашей тревоги хорошо где-то с другими. Тут пышным цветом могут расцветать зависть и ревность, но за ними – всё тот же страх брошенности. Ему или ей хорошо там, без нас, а значит – наш «хороший образ» легко выветрится из их души, и они не захотят возвращаться – или придут, и будут смотреть на нас пустым, безэмоциональным взглядом. Что тут можно сделать? Из «хороших» путей – постоянно о себе напоминать. Звонками, сообщениям в мессенджерах, статусами или в сториз в соцсетях, которые на самом деле предназначены только одному-единственному человеку. Чтобы помнил и не забывал. Тем сильнее тревога – тем больше этих «напоминалок». Из «плохих» путей – попытка тотального контроля, чтобы исключить все хорошее (кроме нас) из жизни другого человека.
Если начинает казаться, что близкий человек отдаляется (или это на самом деле происходит) — то скачок сепарационной тревоги может побудить начать отчаянно суетиться — надо что-то срочно делать, надо что-то срочно делать. Для начала — непременно выяснить, что происходит («ты еще со мной, мой образ остался в тебе — или уже ничего нельзя поделать?»), а потом — немедленно принять меры, если еще не поздно! Если же на этот процесс накладываются прошлые травмы — то вполне можно провалиться в травму, в которой критичное восприятие своего состояния утрачивается. Почти всё теряет значение, и беспокойство по поводу отдаления близкого человека (нормальное и естественное) может превратиться в сильное давление на него, провоцирующее — правильно — еще большее и стремительное отдаление.
При сильной сепарационной тревоге те, кого мы любим, вызывают амбивалентные чувства – с одной стороны, любовь, а с другой – ненависть за то, что они нас непременно рано или поздно бросят, и причинят нам ужасную боль. Причем ненависть эта редко когда осознается, но прорывается иногда в виде злости, раздражительности, сильных обид на ровном месте и так далее. Родилась эта ненависть, скорее всего, задолго до текущих отношений – она часто относится к тем, кто в прошлом действительно бросил жестоко, и нам не получилось на это отреагировать адекватным гневом. Но, так или иначе, ненависть может проявиться и в виде атаки на того, кто нас «бросает» сейчас. Если нам показалось, что нас разлюбили, то, с утратой хорошей эмоциональной связи на первый план выходит «плохой образ» — теперь это уже не замечательный и любимый человек, а тот или та, кто нас коварно и равнодушно бросили, да еще с ухмылкой. Тогда получай ворох претензий и ярости (а их адресат может быть в полном недоумении, так как ничего плохого он не делал). Ненависть может разворачиваться на нас самих, кто переживает сепарационную тревогу – тогда однозначно плохими и ужасными становимся мы сами. Мы настолько никчемны и жалки, что люди легко нас оставляют, как только представится возможность.
В ощущении низкой самоценности и кроется один из главных источников сепарационной тревоги. Если я сам себя ни во что не ставлю, то как я могу поверить, что другой может увидеть во мне что-то очень ценное и прекрасное для него, и дорожить этим даже тогда, когда вокруг много других соблазнов? Дорожить даже тогда, когда мы сильно разные и у нас есть конфликты? И если я настолько плох, то тогда, получается, если меня разлюбит этот человек, то я больше никого не найду – кому я такой нужен? Кстати, в таком ходе мыслей косвенно спрятано и унижение того, кто нас сейчас любит – кто тогда этот человек, который дорожит таким ничтожеством? Никого лучше не смог найти – а почему, что с ним не так?
Сепарационная тревога разворачивает нас лицом к лицу к переживаниям собственной ценности и уникальности. К тому, как мы можем себя обесценивать, а обесценивание рождается в ответ на невозможность принять и оплакать утрату важных для нас людей. Вот если бы я была лучше – папа бы не ушел. Если бы я старался сильнее – мама бы меня любила. И получается, что выход – в том, чтобы учиться, шаг за шагом, с интересом рассматривать себя, учиться жалеть, замечать свои потребности, отмечать моменты красоты в том, что делаем мы сами. А они всегда есть – когда мы хоть на мгновение озаряемся красотой от того, какие мы есть или от того, что мы делаем. Просто мы в эти моменты очень часто оставались незамеченными значимыми другими или собой… Внутренняя интеграция как открывает ворота гореванию об утратах без ненависти, так и к восприятию других людей как более целостных и постоянных в своих чувствах по отношению к нам.
В результате этого долгого и трудного процесса «замечания» сепарационная тревога может смениться с боли брошенности на боль одиночества. Одиночество – это отдельность, и в ней может быть как хорошо (когда нам хорошо с собой), так и грустно, когда невозможно понять друг друга и быть услышанными (это уже изоляция). А брошенность – это разорванность связи. Одиночество поощряет нас создавать хорошие связи, брошенность – или изолироваться, или цепляться.
Все сказанное не значит, что люди с сильной сепарационной тревогой и травмами, связанными с отвержением, неспособны любить. Нет, эта наша беда иногда помогает развивать чуткость, способность слушать и слышать других людей, уметь договариваться о сложных вещах, идти навстречу, проявлять интерес.
Другое дело, что наша жизненная история накладывает такой отпечаток, что приходится прилагать намного больше усилий, чтобы уважать свою и чужую свободу, выдерживать увеличение дистанции или даже расставание (надолго или навсегда) без попыток контроля другого – и учиться отдаляться самим. Учиться горевать об утратах любви или людей без того, чтобы умалять собственную ценность.
То есть учиться любить – но это задача для ВСЕХ людей, потому что я не знаю таких, кто умел бы это с самого начала. Кому-то приходится учиться приближаться и доверяться, кому-то – отдаляться, кому-то вообще разрешать себе нежность и тепло, а кому-то нужно учиться уважать тех, кого любишь. Учиться любить, при этом зная, что иногда, при сочетании неблагоприятных обстоятельств, мы всё же имеем риск проваливаться в тот ужас, в котором холод, мрак, одиночество и брошенность, в такую яму, где нет света, и где даже твой крик моментально поглощается толстыми стенами изоляции.
И потом выбираться из этой ямы, опираясь на способность жалеть себя в своей беде, обращаясь за поддержкой – но не превращая других людей в объекты, при помощи которых эта яма «затыкается». Психотерапия часто позволяет свести количество этих «провалов» к минимуму. «Сотрет» ли она навсегда и полностью, начисто, этот рисунок тревоги с психики? Нет. Ничто не в этом мире не свободно от своей истории. Это и делает мир столь разнообразным, сложным, отвратительным и красивым одновременно.
