Невроз отличника – пример работы психолога

— Это совершенно ужасно! То есть я хочу сказать, что это совершенно ужасно выглядит! — печально, но энергично сказала молодая, хорошо одетая женщина. Она сидела на стуле, прижимая к себе дорогую сумку из хорошей кожи и теребила-перебирала ее длинный ремень.

Ее дочь со сказочным именем Василиса сидела в кресле напротив меня. У девочки было приятное, несколько простоватое лицо, крупные правильные черты, плотно сбитая фигура и крепкие ноги, туго обтянутые белыми колготками. На Василисе было также тяжелое широкое платье из темно-зеленого бархата с белым кружевным воротником и кружевными же манжетами. И воротник, и манжеты выглядели туго накрахмаленными. Больше всего на свете Василиса напоминала только что прошедшую превращение Царевну-лягушку, в которой еще сохранилось что-то отчетливо лягушачье.

Мама Василисы рассказывала просто, без излишней экзальтации, но с идущими к делу эмоциями, именно так, как, в общем-то, и должен строить свой рассказ умственно и эмоционально полноценный человек. Слушать ее было приятно, хотя тема рассказа к тому вроде бы не располагала. Дочь слушала очень внимательно, никаких реплик и даже жестов себе не позволяла. Хотя речь шла именно о ней.

— Перед школой я много занималась с Василисой. Я как раз тогда потеряла работу и времени у меня было достаточно. Вообще она очень способная девочка, читать и считать научилась очень рано, и идти в школу хотела еще в предыдущий год. Но я была против, так как ей тогда только-только шесть лет исполнилось. Зачем перегружать ребенка — так я тогда подумала. Василиса пошла в школу в семь лет, как все дети. Школу мы выбрали хорошую, тестирование Василиса прошла легко. Правда, меня тогда очень удивила ее реакция. Она так нервничала, как будто решалось невесть что. Я успокаивала ее, говорила, что все эти задания для нее просто тьфу (так оно на самом деле и оказалось), что, в конце концов, на этой именно школе свет клином не сошелся, и в городе еще полтысячи школ, многие из которых еще лучше этой, но она как бы меня не слышала. Я говорю об этом потому, что, может быть, это важно для понимания того, что происходит сегодня.

Я энергично кивнула, потому что это действительно было важно.

— Так вот, она меня как будто не слышала и слышала только то, что происходит где-то там, внутри нее. Но потом все как-то обошлось, то есть не обошлось даже, а кончилось очень хорошо, Василису все очень хвалили и зачислили в самый лучший «а» класс.

Она с самого начала училась очень хорошо, но мы так и ожидали. В самом деле — девочка способная, подготовленная, аккуратная — почему нет? Учительница часто ставила Василису в пример другим детям, но вы не подумайте, что моя дочь от этого зазналась или еще что-нибудь такое. Василиса очень ответственная девочка, она понимала, что если ее ставят в пример, то нужно учиться еще лучше. И она всегда готова помочь другим, если нужно. Кроме учебы, в ее классе протекает весьма активная, как это раньше называли, общественная жизнь. Они ставят спектакли, готовятся к разным праздникам, выпускают стенгазету. Василиса принимала во всем этом активное участие, иногда дома что-то рисовала, учила, иногда задерживалась в школе. Я была не против, потому что мне казалось, что это полезно для общего развития. Может быть, это была перегрузка? Но ведь многие дети учатся в школе и одновременно посещают несколько кружков, и ничего с ними не происходит. А Василиса никаких кружков не посещала. Не знаю.

Первый класс Василиса закончила на одни пятерки, лучшей ученицей в классе. На лето с бабушкой ездила на дачу. Там купалась, загорала, ходила в лес, ела ягоды и фрукты — словом, отдыхала. А когда приехала в город, и снова пошла в школу, в конце первой четверти — началось...

— Как именно это началось? С чего?

— Да в том-то и дело, что ни с чего. Накануне вечером все было хорошо. Василиса пришла из школы довольная, получила три пятерки, рассказала, что они будут ставить новый спектакль и Вероника Ивановна обещала ей главную роль, нормально сделала уроки (иногда она сидит допоздна, но именно в этот день все было довольно быстро), поужинала, легла спать. Утром тоже все было нормально. Встала, сделала зарядку, умылась, села завтракать. Не успела съесть кашу, как вдруг — рвота. Мы ужасно испугались, о школе, разумеется, не могло быть и речи. Вызвали врача. Врач пришел, осмотрел, помял живот, сказал: «Все нормально, никакой хирургии нет, может быть, переутомление от школы. Сдайте на всякий случай анализы и попейте витамины». А она все лето эти витамины центнерами ела. И я не врач, конечно, но какое же может быть переутомление от школы в первой четверти? Анализы мы, конечно, тут же сдали. Все нормально. Через день — опять рвота. Да какая! И опять утром. Потом — вечером. И пошло. Василиса бледная как полотно. Пытается меня успокаивать, но видно, что сама перепугана донельзя. Еще бы!

Вот так и живем уже второй месяц. Обследовались уже у всех возможных специалистов. Нашли шумы в сердце и плоскостопие. Сами понимаете, что к нашим симптомам ни то ни другое не имеет никакого отношения. А оно то затихнет, то опять. Не знаем, что делать. Вот, посоветовали обратиться к вам.

— Правильно ли я поняла, что Василиса по характеру всегда была аккуратной и ответственной девочкой?

— Да, да. Она спать не ляжет, пока все уроки не выучит. И подгонять ее, как других детей, совершенно не надо. Все сама.

— А за двойки вы Василису ругаете?

— А у меня никогда не было двоек, — впервые подала голос сама Василиса.

— А если бы были, как ты думаешь, мама стала бы ругаться?

— Я думаю, что нет, — честно подумав, сказала Василиса.

— Назови, пожалуйста, самый хулиганский поступок, который ты совершила в своей жизни. Ну, там стекло разбила или учительнице кнопку на стул подложила...

— У меня никогда не было таких поступков, как вы говорите. Поэтому я не могу сказать… Однажды я случайно разбила бабушкин бокал, когда протирала его полотенцем.

— Бабушка очень ругалась?

— Нет, она совсем не ругалась. Наоборот, она меня утешала, потому что я очень плакала. Бокал был очень красивый, мне было его жалко.

— Скажи, Василиса, а тебе снятся сны?

— Да, конечно.

— А кошмары среди них бывают? Ну, что за тобой кто-нибудь гонится, ты куда-нибудь падаешь или на тебя что-то падает и все такое...

— Нет, такого я не помню. Бывает только, что я что-нибудь не успела к школе сделать или тетрадку дома забыла. Вероника Ивановна говорит: «Дети, откройте тетради». Я лезу в портфель, а у меня там вместо тетрадок яблоки лежат. С дачи. — В этом месте Василиса позволила себе осторожно улыбнуться. — Но это, наверное, не кошмар, потому что Вероника Ивановна добрая.

— То есть она не стала бы ругать тебя за забытую тетрадь?

— Вообще-то она иногда ругается, но на меня — никогда. А про тетрадки я не знаю, потому что никогда их не забывала. Только во сне. — Василиса улыбнулась еще раз.

После окончания разговора я отправила Василису в другую комнату рисовать проективные рисунки.

— Как вы думаете, что с ней такое?! — не скрывая больше своей тревоги, воскликнула мать. — Все врачи разводят руками, а мне иногда кажется, что это что-то совсем страшное. Я второй месяц по ночам не сплю, таблетки глотаю… Как вы думаете, это пройдет?

— Я думаю, что это невроз, — сказала я. — И я думаю, что ждать, пока он сам пройдет (хотя это и возможно), не стоит. Я думаю, что его надо лечить.

Итак, если я предполагаю, что у Василисы невроз, то должны быть налицо все его компоненты. Давайте смотреть.

Предневрозный характер — имеет место. Василиса гиперответственна, педантична, тревожна, несмотря на все свои способности и достижения не уверена в себе («Сто раз все перепроверит»). Очень зависима от мнения окружающих, боится совершить ошибку и повести себя «не так». Характер Василисы, судя по всему, результат взаимодействия воспитания и темперамента. По темпераменту Василиса, скорее всего, флегматик, склонна все делать неторопливо и как следует. А гиперответственность, высокую требовательность к себе в ней воспитали мама и бабушка. Делать много, на совесть, да еще и все делать правильно, все успевать — это тяжело. Поэтому Василиса допоздна сидит за уроками, почти не гуляет, не посещает никаких кружков.

Далее. Клиническая картина — более чем налицо. На первый взгляд, симптом всего один — рвота, но это только на первый взгляд. Мать в разговоре упоминала о том, что Василиса уже больше года с трудом засыпает, под глазами у нее к концу дня — синие круги, иногда плачет по пустякам, в прошлом году под бровью почти месяц дергалась какая-то «жилка» (скорее всего — тик). Итак, есть клиническая картина.

Как обстоит дело с внутренним конфликтом? По идее на его характер должен опосредованно указывать основной симптом.

Иногда это «указание» выглядит весьма своеобразно. Так, например, один из коллег рассказывал следующий случай. Женщина узнает о том, что ей изменяет муж. Ее принципы требуют немедленного развода. Но муж кормит ее и двоих несовершеннолетних детей. Уходить ей некуда. Специальности у нее практически нет. Но и «поступиться принципами» она тоже не может. Тогда из этой тупиковой ситуации находится выход — в болезнь. Женщина заболевает истерическим неврозом, у нее парализует обе ноги. Теперь она просто физически «не может уйти» от мужа, а симптом ясно и недвусмысленно указывает на локализацию внутреннего конфликта.

Итак, имеющийся у нас симптом — рвота. О чем же он нам говорит? Рвота — это не тошнота, не отрыжка, не другие желудочно-кишечные расстройства. Это симптом демонстративный, сильный, внешний. Что такое рвота в представлениях отличницы и аккуратистки Василисы? Нечто грязное, непристойное, отвратительное. То, что шокирует окружающих, то, что невозможно скрыть, перетерпеть. То, чего не должно быть. Отсюда уже рукой подать до внутреннего конфликта. У Василисы воспитанием и рано присоединившимся к нему самовоспитанием подавлена и вытеснена в неосознаваемое ровно половина ее личности — та, которая отвечает за шалости, дерзости, ребячливость и прочие подобные вещи. Но Василисе всего 8 лет и даром подобные «штучки» ей не проходят. Следовательно, имеем внутренний конфликт — между сознательной установкой «все должно быть правильно, вовремя, положительно» и воплем из неосознаваемой части психики «быть всегда положительным и всегда выглядеть пристойно нельзя!». Отсюда же — «непристойный» характер симптома.

Сложнее обстоит дело с психотравмирующей ситуацией. Ее вроде бы на горизонте нет. Считать таковой длительное напряжение и попытки делать все и всегда правильно — довольно большая натяжка. Ведь у Василисы пока все получалось. Почему же срыв произошел именно тогда, в начале первой четверти второго класса? Но и здесь есть некоторая зацепка. Когда я расспросила Василису о предполагаемом спектакле, Василиса с нескрываемой радостью сообщила мне о том, что из-за ее болезни главную роль отдали другой девочке, а ей досталась роль положительная, но малозначащая.

— А разве не обидно, что главная роль досталась не тебе? — поинтересовалась я.

— Нет, что вы! — очень искренне ответила Василиса (мне показалось, что лживость отнюдь не входит в число ее недостатков). — Там же столько слов надо было учить. А сейчас у меня совсем мало — всего одна страничка. Я ее уже выучила, так что мне даже на репетиции можно не ходить. Но я все равно иногда хожу, сижу в зале, слушаю.

С некоторой натяжкой, но все же можно предположить, что Василиса, разумеется, не осознавая этого, была роковым образом «травмирована», получив еще одну почетную нагрузку — большую главную роль в новом спектакле, и именно это послужило «спусковым крючком» для развития невроза. Отсюда несколько яснее становится и момент с психологической защитой. Отвратительный симптом тем не менее позволил Василисе «отвертеться» от главной роли и существенно уменьшить ее участие в общественной работе в целом. Кроме того, возможно, что из-за болезни и сама Василиса смогла разрешить себе какие-то мелкие послабления, о которых я просто не осведомлена.

Итак, все компоненты невроза вроде бы налицо. Пора начинать лечение. Ясно, что оно должно быть комплексным. Посоветовавшись с невропатологом, мы решили никакого медикаментозного лечения пока не проводить и ограничится психотерапией.

Маме были выданы рекомендации поговорить с учительницей и в разговоре настаивать на следующем.

Снять на время все общественные нагрузки с Василисы.

Никогда и ни при каких обстоятельствах не ставить Василису в пример другим детям. При надобности хвалить лично ее, других детей совершенно не упоминая.

Далее я посоветовала маме создать атмосферу «хулиганства» в семье, действуя по мере сил и фантазии.

— Кидайтесь подушками, опрокиньте чернила на что-нибудь очень нужное, — серьезно советовала я, не обращая внимания на восковую бледность мамы. — Бейте посуду, получайте двойки, пишите на стенах в парадной, позвоните кому-нибудь по телефону и посоветуйте запасаться водой, так как ее скоро отключат. Через полчаса позвоните по тому же номеру и посоветуйте пускать в набранной воде кораблики.

— Я вас поняла, — шепотом сказала мама. — Я попробую.

С самой Василисой я работала по методу, который условно называется сказкотерапией. Ребенок при минимальном участии психотерапевта сочиняет сказку. В проблемах героев сказки, естественно, отражаются собственные проблемы ребенка. Решая их вместе с психотерапевтом, развивая и завершая сюжет, ребенок вплотную подбирается к разрешению собственного внутреннего конфликта, а значит, и к преодолению невроза. Естественно, что все так просто только на словах. На практике добраться до подлинного конфликта таким способом бывает очень нелегко. Но Василиса для «настоящей» психотерапии была еще слишком мала, а для игровой терапии слишком серьезна. Поэтому особого выбора у меня не было.

За сочинение сказки Василиса принялась охотно. И конфликт в сказке был как на ладони — до тошноты положительная девочка Ася и ее антипод — отрицательная героиня Танька. Я уже почти торжествовала — достаточно было подружить Таньку и Асю, слить их в один персонаж, и вот уже преодоление внутреннего конфликта достигнуто и долгожданная победа над неврозом — у нас в руках. Но не тут-то было. Василиса категорически отказывалась признавать Таньку и ее достоинства. И никакие мои увертки и приемы не помогали. Бились мы почти месяц, пока наметились какие-то сдвиги.

Тут и со стороны мамы подоспела помощь — она каким-то образом уговорила Василису положить бабушке в компот пластмассовую рыболовную муху. Да еще два раза Василиса ложилась спать, так и не приготовившись к уроку природоведения. И учительница, встревоженная состоянием девочки, честно выполняла мамины просьбы — никаких общественных нагрузок, никаких публичных похвал. Приблизительно через пять недель Василиса немного расслабилась и отвратительный симптом тут же исчез, сгинул, как будто его и не было. В это же время подошла к концу и наша «долгоиграющая сказка». На последнем сеансе Василиса призналась мне, что если бы было можно и не задавали так много уроков, то она хотела бы ходить в кружок керамики при школе. Дети там сами лепят из глины, а потом расписывают… Так красиво. Я уверила Василису, что ее мечта вполне реальна.