«Вечером входишь в дом, усталая, дорога еще эта, мечтаешь только, чтобы молча поесть и поотмокать в тишине хотя бы полчасика. Да как бы не так! Они ж, как кошка с собакой, как слышат, что ключ в двери поворачивается, обе несутся галопом, и не для того, чтобы у маменьки сумки тяжелые подхватить, а чтобы с порога начать жаловаться и ябедничать друг на друга: «Мааа! А что она?! А скажи ей! Мам, а почему Анька мой ластик взяла и не отдает?! Она первая начала! Я не брала её ластик, это мой, а вот Машка вывалила свой рюкзак на мою кровать и не забирает!!». И все это на грани визга. Могут еще начать пихаться. Если есть еще силы, я рявкаю, чтоб заткнулись. Если совсем абзац – просто не вникаю, ползу на кухню, начинаю готовить, они видят, что я не реагирую, и уходят к себе. Потом слышу, уже дерутся. Зайду, пригрожу всеми карами небесными и земными, поутихнут. Сил моих больше нет, хоть домой не приходи. Иногда так и хожу вокруг метро, лишь бы не слышать этот вой. Уж и объясняла, и взывала, и примеры приводила, не слышат. Это все дети так? Или только мои?». Ульяна, 37 лет, Череповец.Дети ссорятся всегда. Это, что называется, реальность, данная нам в ощущениях, и называется жизнь. Интенсивность и частота ссор зависит, в основном, от двух параметров: наличия отдельных комнат у детей и отношения родителей к конфликтам.С комнатами все вроде бы понятно: начиная с муравьев и заканчивая современными сверхдержавами, все биологические существа воюют за территорию, ресурсы и (при необходимости) самок.Тему полового размножения сейчас рассматривать не будем, заметим только, что четко обозначенные границы «вот это твоя комната/половина комнаты/угол на ковре, а это – брата», выделение каждому его полки в шкафу, места на коврике у двери, его личной чашки-ложки и полотенчика с именным вензелем снимает массу проблем. Правда, иногда вам все равно придется выступать в роли третейского судьи, восстанавливать попранную справедливость, заниматься атрибутированием полуобгрызенного карандаша, дележкой апельсина на ровные три части (в апельсине 10 долек. Во всех апельсинах ровно 10 долек. Поэтому я одну забираю себе, в качестве платы за услуги).Но по крайней мере, и у агрессора, и у благородного дона – защитника слабых и оскорбленных, будет отправная точка, Великий Договор о Границах: это твоё, а это – твоё.Хорошо бы, чтобы в Приложении к Договору были обозначены санкции: какие именно кары обрушатся на буйную голову того, кто посмел начиркать фломастером в тетрадке по математике старшего брата. А если виновнику всего два года, и он не умеет отличать сверхценный конспект от ненужной бумажки? Мне кажется, что даже двухлетний поймет, что им недовольны, если говорить громко и отчетливо. А четырехлетний уже и расстроится, когда поймет, что натворил.В территориальных спорах очень важно обозначить пределы допустимой самообороны.Кричать и обзываться, безусловно, можно и нужно всем и всегда. Орать, угрожать, визжать, топать, кидаться подушками – да.НЕЛЬЗЯ: бросаться тяжелыми и острыми предметами, пинаться ногами, дергать за волосы, кусаться, портить и уничтожать чужое имущество. В особо тяжелых случаях можно призывать миротворческие войска и обращаться в Комиссию при ООН (к бабушке, например). Но миротворческие войска имеют крайне неприятное обыкновение вводить санкции глобально, не разбираясь особо, кто тут террорист, а кто мирное население: «Ну-ка быстро выключили телевизор и сели делать уроки, раз не можете договориться, что смотреть! И пока все не сделаете – никаких вам мультиков!». Упс, мы-то надеялись, что папа поможет нам договориться…И вот тут подходим ко второй части конфликтологии в детской: отношение родителей.Это как раз то, что бесит больше всего и забирает больше всего энергии. Дом должен быть местом отдыха и восстановления сил, а не театром военных действий. Жить постоянно среди воплей и рёва не нравится никому. Но если мир и покой покупаются ценой бесконечных уступок, или один из детей назначается пожизненно ответственным за тишину, если все, что вы можете сделать, это угрожать и наказывать…Что вас так ранит в этих детских разборках? В вашем сказочном внутреннем мире братья и сестры живут дружно и никогда не дерутся, а эти мелкие поганцы только что разрушили прекрасную картинку?Так хочу вас обрадовать, это как раз показатель того, что в вашей семье все в полном порядке. Дети дружат и поддерживают друг друга только в одном случае: у них есть общий враг.Отец-алкоголик, оба родителя дерутся, все враги в летнем лагере, злая собака по дороге в школу. Во всех остальных случаях нормальное и здоровое поведение сиблингов (детей одних родителей) – более-менее яркий конфликт.Поэтому я предлагаю следующий алгоритм:1. Если дети примерно в одной весовой категории – не вмешиваться в их разборки вообще, но четко обозначить правила, например, громкость и продолжительность скандалов, или допустимые способы ведения войны. Но не участвовать, чтобы не становиться заложником и пострадавшим. Берите пример с мамы Уизли. Или с меня. Я (известная мать-ехидна) регулярно напоминала старшим детям, что они могут хоть поубивать друг друга, но в своей комнате.2. Если дети сильно разнятся по возрасту, весу, темпераменту, или вы видите, что один все время оказывается жертвой, вам придется взять на себя функцию сил сдерживания. В нашем доме никого не травят и не обижают, и точка. Но проследите за тем, чтобы правильно выявить обидчика, ибо хорошенькие невинные ангелочки бывают просто ужас как коварны и затейливы. Вспоминаем фильм «Один дома». А потом представляем в качестве главного героя вашу нежную трехлетнюю феечку.3. Ваш дом – ваши правила. И главное из них – право на отдых. Ваш отдых. Потратьте некоторое время на то, чтобы разъяснить детям: ваши ссоры дорого вам обойдутся в прямом смысле слова. Если вы, любители повизжать и поотнимать друг у друга куклу, не будете давать папе и маме отдыхать, скоро у вас не будет никаких кукол. И новых хорошеньких юбочек-туфелек тоже. Будете жевать в углу черствую корочку после того, как насобираете милостыню возле Макдональдса. (Не скупитесь на яркие живописные подробности их плачевного будущего. Пусть знают. К тому же, те, кто любят драться, обычно принадлежат к демонстративному типу личности, им чем больше крови-стрельбы-размозжённых голов – тем веселей).4. В общем и целом, если дети действительно дерутся каждый день, быстренько проверьте: все ли в порядке в вашем королевстве? Вы, случайно, не собрались разводиться? Не больны ли чем-то очень тяжелым? Не попали на крупные финансовые потери? Потому что иногда дети начинают вести себя очень плохо, когда чувствуют в доме напряжение, объяснить его себе не могут, ну и разряжаются, как могут.

Показать полностью…

Так ли выглядит прощение? Как заново склеенная, но прежде разбитая чашка?

Для меня совсем не так.

Не раз встречалась с тем, что так легко обидеться, разозлиться или посчитать себя несправедливо обойденным только потому, что не случилось то, что мы ожидали. Так бывает, что мы весьма однобоко видим ситуацию, из-за невозможности или нежелания узнать и понять причины поведения Другого.

Многие из нас по каким-то причинам не могут преодолеть фиксацию на собственных представлениях. И как ни странно, именно это так ранит, потому что встреча с Другим вдребезги разбивает наши представления о нашем представлении о реальности, и мы не готовы простить Другому этого волюнтаризма. Именно этого больше всего боимся и не прощаем.

Грустная причина миллиона разрушенных отношений и связей.

Простить для меня, не означает согласиться с тем, что произошло, сделав вид, что все хорошо, а принять ту реальность, в которой это произошло. И что самое сложное, но самое освобождающее — узнать и принять себя, способных в каких-то обстоятельствах сделать подобное.

P. S. Это я очередной раз в смешанных чувствах после сериала «Граф Монте Кристо», в попытках в очередной раз переварить идею мести, которая для меня всегда разрушительна.

Показать полностью…

Синдром потери смысла (акедия), когда нет же­ланий, кроме одного — ничего не делать.Среди множества определений тоски и меланхолии есть одно особенное. История акедии («уныния») начинается ещё у византийских монахов, но в современности обретает новое значение и актуальность.В 1916 году профессор Бертран Рассел переживал не лучшие времена. Продолжалась война, будущее вселяло страх, оставаться пацифистом становилось всё труднее, а научные занятия выглядели бессмысленными. Позднее в своей «Автобиографии» он признаётся: «Временами на меня находили припадки такого отчаяния, что я целыми днями непо­движно сидел в кресле, изредка почитывая Екклесиаста».В начале XX века многие интеллектуалы вдруг вспомнили забытое слово — акедия. Так стали называть меланхолическое состояние, попадая в которое человек не видит смысла в собственных занятиях. То, что раньше вызывало жгучий интерес, представляется тусклым и никчёмным. «Нет же­ланий, кроме одного — ничего не делать. Нет устремлений, кроме стремления в небытие», — писал Рольф Лагеборг в своём описании акедии, сделанном после Первой мировой войны.Сегодня это состояние могут называть ментальной усталостью, скукой, тоской или сердечной тревогой. Раньше оно было состоянием духа, в котором человек отпадает от божественной благодати.Само слово «акедия» (лат. acedia) впервые появляется у христианских монахов-еремитов, которые большую часть времени проводили в одиночестве, находясь в своих кельях, и лишь изредка собирались для совместной трапезы или молитвы. Акедия — самое тяжёлое испытание, которое ждёт человека, вставшего на путь духовной жизни. Это испытание, в котором он вынужден столкнуться не с внешними искушениями, а с самим собой.Благодаря усердному самонаблюдению монахи знали толк в бессознательном и разбирались в нём лучше, чем многие современные психоаналитики. Евагрия Понтийского, жившего в IV веке н.э. иногда даже называют «Фрейдом до фрейдизма». Он оставил проникновенное и ироничное описание акедии, в котором каждый любитель прокрастинации легко может узнать себя:«Бес уныния, который также называется "полуденным", тяжелее всех. [...]. Прежде всего этот бес заставляет монаха замечать, будто солнце движется очень медленно или совсем остаётся неподвижным, и день делается словно пятидесятичасовым. Затем бес [уныния] понуждает монаха постоянно смотреть в окна и выскакивать из кельи, чтобы взглянуть на солнце и узнать, сколько ещё осталось до девяти часов, или для того, чтобы посмотреть, нет ли рядом кого из братии. Ещё этот бес внушает монаху ненависть к [избранному] месту, роду жизни и ручному труду, а также [мысль] о том, что иссякла любовь и нет никого, [кто мог бы] утешить его».Акедию вызывает одиночество и сомнение в избранном деле. Это состояние, в котором гаснет любое желание. Ничто не внушает интереса — хочется либо лежать на кровати, не вставая, либо бежать куда глаза глядят. Это тот момент, когда я понимаю: с меня хватит. Хватит с меня моего места, моего образа жизни, моего характера, хватит с меня самого себя. Похожее ощущение испытывает Робинзон на своём острове.Даже если мы не монахи, акедия имеет к нам самое прямое отношение.Ролан Барт в своём лекционном курсе «Как жить вместе» описывает это состояние как «утрату инвестиции» в некоторый образ жизни. «Я могу проснуться утром и увидеть, как передо мной прокручивается программа моей недели — в отсутствие всякой надежды. Всё повторяется, всё возвращается: те же задачи, те же встречи, и при этом никакой инвестированности, даже если каждый пункт этой программы вполне выносим, а порой даже приятен». Это ещё не депрессия, но смысл жизни уже утрачен.Со временем акедия превратилась в грех уныния, а затем стала ассоциироваться с другим пороком — ленью. Где-то в XVI веке акедия разделилась на две ветви: первая (психическая) соединилась с меланхолией — подавленностью, мрачным состоянием духа, вторая (социальная) объяснялась ленью, халатностью и безволием. Меланхолия была уделом привилегированных классов, а за лень и нерадивость, как всегда, наказывали простой народ.Меланхолию часто связывали с умственным переутомлением и даже называли «болезнью учёности». Считалось, что учёные и мыслители из-за чрезмерных занятий подвержены упадку духа и телесной слабости; особенно этого следовало опасаться математикам, физикам и врачам. Карл Линней по этому поводу писал: «когда духовный свет сосредоточивается в мозге, всё остальное пребывает в темноте».В 1940-е годы шведский нейрофизик Рагнар Гранит описывал, как опасен «смертельный холод акедии» для научного работника. Тебе кажется, что все усилия тщетны, все важные открытия сделаны до тебя. Любое новое дело пугает и не приносит удовлетворения. Его современник, педагог Винхельм Шёстранд указывал, что причина акедии — перерасход ментальной энергии и завышенные требования, которые предъявляет человеку научная среда:«...на­ходясь в академических кругах среди людей с высоким уровнем интеллекта, человек очень быстро осознает и вы­нужден признать — перед лицом своей совести и перед лицом окружающих — неполноту собственных знаний. Отсюда рукой подать до невротических синдромов раз­ного рода».В статье «Научная акедия», опубликованной в 1967 году в одном из американских социологических журналов, Ханс Зеттерберг описывает другие причины чувства пустоты и неуверенности в себе, которое поджидает многих учёных. Акедию вызывает излишняя специализация, сконцентрированность на своём предмете исследования. На это жаловался, в частности, Чарльз Дарвин: «Моё со­знание уподобилось механизму, производящему закономерности из частных фактов, при этом пострадала часть мозга, которая отвечает за восприятие прекрасного».Многие учёные со временем теряют интерес к своему делу. Иногда это происходит потому, что научная работа не приносит тех выгод, которые ценятся обществом — богатства, признания, славы. Интеллектуальная карьера требует монотонной работы и сосредоточенности. Человек, решивший пойти в науку, лишает себя многих радостей жизни — почти как монах-еремит, ищущий духовного просветления внутри узкой кельи. Вероятно, именно в этом состоянии немощи и бессилия Бертран Рассел читал знаменитые строки Екклесиаста: «суета сует — всё суета».Когда общество перестало быть религиозным, акедия превратилась в болезнь интеллектуалов. Сегодня она потенциально угрожает каждому.Мы уже не можем объяснять состояние уныния и потери смысла жизни бесовскими наваждениями и отсутствием божественного благословения. Но акедия нам знакома, может быть, ещё лучше, чем другим поколениям. В своём эссе об акедии Олдос Хаксли писал: «Это не грех и не болезнь ипохондрии, а состояние ума, посланное нам судьбой». История преподнесла нам столько разочарований, что впасть в акедию мы имеем полное право.Как монах-еремит, любой современный человек должен научиться обращаться с собственным одиночеством. Но как бороться с акедией? По свидетельству опытных монахов и некоторых учёных, лучшее лекарство — это упорная работа. Главное — не дать своему уму блуждать, где ему вздумается, а сохранять сосредоточенность. Если же акедия является признаком усталости, нужно дать себе отдохнуть. Иногда же нужно совершить радикальный шаг и отказаться от прежнего образа жизни, раз он уже не вызывает никакого всплеска энергии. Ключ к победе над акедией — следование своим глубоким интересам, которые мало зависят от внешних поощрений.Как бы мы ни описывали акедию — как «полуденного беса» или ментальное перенапряжение, как утрату смысла жизни или как сниженный уровень серотонина — это состояние, которое может настигнуть каждого. Это не душевная болезнь, которую стоит лечить психофармакологическими препаратами, как лечат, к примеру, депрессию. Это состояние, которое человек неосознанно для себя выбирает. Собственный выбор же всегда можно изменить, даже если сделать это иногда бывает очень трудно.

Показать полностью…

"Если бы нам не было больно, психика была бы уже мертва... Наша психика часто использует депрессию, чтобы привлечь наше внимание и указать нам на то, что где-то в глубине нас кроется ложь... Боль и страдания — явный признак того, что остается нечто живое, ожидающее нашего призыва снова вернуться к жизни... Глупо в печали рвать на голове волосы, ибо наличие лысины не уменьшает страданий." 100% это так. Депрессией придавлено остановленное, запрещенное по какой-то причине живое.

Показать полностью…