5 сентября 2025
Есть у меня одно порочное удовольствие. В состоянии полнейшего отупления я смотрю прекраснейшие ролики из серии: «Как разрезать старые мужские трусы на 18 частей тайным волшебным способом и в результате получить из них два вечерних платья и на сдачу еще панамку».
Или такие, где берется, например, старый унитаз. Автор ролика долго-долго над ним колдует, используя кучу ткани, металлических запчастей, деревяшек, токарный и фрезерный станки, поролон, монтажную пену, немного ювелирных изделий, фейерверк и трех жирафов, и на выходе получается то, что автор именует «шикарным новым креслом из старого унитаза».
Нет, оно не шикарное, и как будто бы даже не очень новое, и совершенно непонятно, где, кроме как на задворках дачного участка, его можно вообще использовать.
Или еще берется старинная серебряная монета, разрезается на энное количество частей с помощью дорогостоящего оборудования, прогоняется через какие-то немыслимые прессы, трубопрокатные механизмы, посыпается сверху золотом и бриллиантами, и после всего этого автор с гордостью демонстрирует нам умопомрачительное по своей кошмарности кольцо, которое в руки-то взять страшно, не то что носить его.
Отдельного упоминания заслуживают ролики из серии: «Как выжить в лесу».
Там человек впервые попал в лес, у него нет спичек, поэтому он разжигает костер с помощью кресала, огнива и стружек, полученных путем засовывания палки в точилку для карандашей, которую он, конечно же, в лес взял на всякий случай. Еще у него нет с собой ни глотка воды, и он собирает росу, водя по поверхности окружающей его травы и листьев собственной футболкой, а потом выжимает ее в рот, таким образом утоляя жажду.
Еще у него нет котелка, но при этом есть ножницы, восемь килограммов фольги и два мотка пищевой пленки. Бензопила — тоже при нем. И прищепки, два кулька. И небольшой складной столик. Спичек по-прежнему нет. А рис можно сварить, выдолбив некое подобие кастрюли внутри толстенной бамбуковой палки. А? Что? Я не расслышала… Вы в лес без бамбуковой палки ходите? Вы лохи, что ли?
Но самый огненный ролик, который я посмотрела, называется: «Как решить проблему, если вы купили кроссовки, но они оказались малы?»
Вообще ни за что не догадаетесь.
Значит, рассказываю.
Берем два кроссовка, скажем, черных — тех, которые на нас не налезли. Берем еще два кроссовка — другие, скажем, белые, сильно большего размера. Режем их пополам так, чтобы от белых кроссовок нам достались носки, а от черных — пятки. Потом берем — сюрприз-сюрприз! — клеевой пистолет и приклеиваем черные пятки к белым носкам.
Таким образом мы получаем аж две пары кроссовок. Первые нам как раз по размеру, вторые можно отдать малоимущим. Клеевой пистолет обычно работает лучше, чем сварочный аппарат, и скрепляет две части чего бы то ни было просто намертво. Имейте в виду.
Пойду еще посмотрю, может, какие идеи в голову взбредут. Или, как писал наш незабвенный дорогой Юриосич: «Как самому собрать телевизор? При помощи веника и совка».
Качество нашей жизни во все времена зависит во многом от нашей способность переживать потери, горевать. А в сложные времена это становится особенно важно. Но для того, чтобы начать оплакивать потерю, нужно сначала ее признать. Признать не на уровне знания, вот были у меня отношения, а теперь нет, вот был у меня один дом, а теперь другой. А признать потерю можно если сначала признаешь привязанность, связность, зависимость от чего-то ценного. Вспомните, люди так и говорят: как только я ее полюбил, стал бояться вдруг у нас не получится… Вместе с признанием ценности связи мы получаем в комплекте опасение лишиться этой связи. Другой акцент. Для того, чтобы создавать связь с кем-то отдельным от меня, необходимо осознать сначала свою потребность в ней, что примерно одно и то же, что признать, что без этого мне чего-то не хватает. Мне хочется того, чего у меня без этого человека нет. И иногда эта нехватка касается не того, что мы можем создать вместе. Типа хочется с кем-то болтать до утра или любоваться вместе морем или заводом каким-нибудь, неважно, главное чтобы вместе, потому что это не так как когда я один. А иногда нехватка эта переживается как собственная неполноценность, ущербность. И тогда другой нужен как воздух. Появляется вот эта фраза «без него я умру» или не такая романтичная, а появляется вот такая ситуация, когда я терплю все, потому что не могу остаться без воздуха. Тогда опасно осознавать, что другой он вообще то отдельный человек, сегодня хочет быть со мной, а завтра нет. Это очень страшно и невыносимо. И тогда защищаясь от этой страшной реальности, воспринимаешь другого как руку свою допустим или того, кто в общем-то живет для того, чтобы удовлетворять меня. Нет на рациональном уровне вам человек скажет: мы все взрослые люди, я понимаю все. Но на психическом уровне погружается вот в это восприятие мира, в котором мы единое целое. И тогда вот этот страх потери невыносимый он отступает, потому что не чувствуешь нуждаемости в другом, ведь никого Другого как-бы и нет.А если его как бы и нет, то если он реально куда-то денется, то и горевать не о чем. Вот например, терапевт. Иногда так и переживает клиент, что терапевт это тот кто сидит в зуме и каждый раз заходишь в конференцию и он там. А в остальное время как бы и нет его. Нет, опять-таки на сознательном уровне человек понимает, что терапевт этот; он живет где-то с кем-то и там что-то еще делает. Но это все где-то на краю или даже за краем сознания быстро оказывается. Потому что это опасное тревожащее понимание. И потом терапевт говорит: мы должны сделать перерыв тогда-то, потому что у меня отпуск.И клиент говорит: да конечно, у меня самого куча дел, как раз будет мне чем заняться. И нет тут никакой нехватки и уж тем более потери. Но потом человек обнаруживает, что он вдруг ввязывается в какие-то странные отношения или начинает заболевать или подозревать у себя какую-то болезнь и гуглить как скоро от нее умирают или начинает очень активном работать или ехать куда-то. То есть можно сказать, что оказывается в таком гипоманиакальном состоянии, возможно довольно легком, но тем не менее. В котором он не чувствует никакой печали, пустоты и ничего такого. О таком состоянии можно почитать, например, у Винникотта в статье «Маниакальная защита», она есть в свободном доступе, кстати. А сам термин ввела Кляйн, ее тоже можно почитать.Итак, как человек справляется с потерей? Он ее отрицает, он не чувствует нехватки, которая естественным образом образовалась когда у тебя что-то было, а потом не стало, пусть даже временно. А не чувствовать нехватку позволяет некое всемогущество. Или человек чувствует что ему плохо, но уверен, что ему плохо из-за самого себя. Ведь он сам что-то там не так сделал и очень может быть к себе аутоагрессивен. Со стороны может быть даже жалко человека, что он так с собой обращается. Но для него это лучше, чем обнаружить что ему кто-то нужен кого нет. А чтобы наверняка ценности утраченного не обнаружить приходит на помощь механизм обесценивания. Мы вот обижаемся или расстраиваемся или злимся, когда кто-то отношения с нами обесценивает. Мы то думали, что между нами что-то важное происходило. А для человека это не вопрос роскоши, ему нужно себя как-то оберегать от признания потери, потому что это для него крайне сложное место. И потому он может пожертвовать восприятием ценности наших отношений ради сохранения собственной психической стабильности.И чтобы вы не думали, я привела пример про терапию, но таких ситуаций очень много в жизни может быть, буквально на каждом шагу. Вот дом человек потерял, дети переехали и живут отдельно, молодость проходит, закончился обучающий курс или отпуск или любимая помада закончилась, а купить такую же нельзя. Кстати производители помад всегда бесили меня тем, что они перестают выпускать нужный тебе цвет и начинают выпускать похожий, но не такой. Так, извините, я увлеклась. Что важно, что иногда расставания с кем-то или чем-то также переживаются человеком как потеря. Ну то есть если в очень раннем возрасте были такие расставания, дети же не умеют ждать долго, психика у них еще не приспособлена для этого. Поэтому каждый раз у них мама навсегда ушла. И если у человека много такого опыта, то он и во взрослой жизни каждый раз теряет при расставании. Ничего у него словно внутри не остается, не сохраняется. Так что у такого человека нечестное количество потерь, как их все пережить? И вот эта маниакальная защита она приходит на помощь. Особенно у нас сейчас, когда мирная жизнь закончилась и что-то каждый день разрушается, отменяется, применяется, в общем непредсказуемым образом меняется, такая защита очень нужна. Человек он как-будто вне этого дискурса, он парит, он действует, он активный и он радуется, но радуется так, словно нет поводов для печали. Он спасается тем, что не затронут происходящими потерями или отрицает их. И это помогает, конечно, временно. Хотя от такой защиты тоже утомляется. Потому что много всего нужно отрицать, поддерживать свое всемогущество и контроль и главное ни к кому не приближаться. Человеку хочется быть всем. Но выходит, что в этот же момент, когда он и есть все, он очень одинок
Показать полностью…
Если весь год быть «лучшей версией себя», инвестировать в эту версию всю энергию и время, под конец года можно обнаружить, что реальная версия себя все это время сидела в душном подвале, не в праве пикнуть о своих потребностях: о том, чего хочет, да ладно хочет — в чем нуждается тело, от чего устала психика, какая забота нужна мне — реальному Васе, реальной Глаше, здесь и сейчас, а не воображаемому жителю моих представлений об идеальной жизни.
Пока вы (я, мы, они) бежите за жизнью мечты и идеалом, реальный человек во всей это воображаемой гонке — ради которого, она вроде как, и устроена — отбывает срок.
Он заброшен, оставлен, претерпевает, ждёт. В надежде, что вы добежите до нужной отметки, где вот уж точно можно будет остановиться и перестать «работать на зачетку».
К сожалению, нет — этой точки не будет. Никогда.
Возвращения в то место, где вас достаточно для этого мира — уже не случится, потому что это место дается нам один раз: в раннем младенчестве, в единении с Идеальным Объектом, который боготворит нас и которого боготворим мы.
На месте этого ИО навсегда останется нехватка, пустота.
Эта нехватка рождает нас — нашу психику, и запускает гонку вечной попытки вернуться в место, где нас достаточно и где для единства с идеалом нет никаких помех.
Попытки заполнить этот самый первый и самый болезненный, главный разрыв — рождают нашу нарциссическую гонку: «каким мне быть, чтобы стать той версией, которая снова переживет рай абсолютного принятия, безусловной любви, безраздельного внимания и бесконечного доступа к наслаждению, через восхищение и признание со стороны внутреннего Другого»?
Эта игра, приобретая формы зависимости, ведет к выгоранию, так как инвестиции в воображаемый образ окупаются там же — в воображаемом — разращивают его и укрепляют, но совершенно не снабжают реального носителя воображения своими дивидендами.
Либо же — реальному человеку достаются крохи от его же нарциссических достижений: он иногда водит себя на чекап и в спа, балует дорогими покупками, как невключенный родитель, в остальное же время, он живет, не особенно обращая внимания на себя, свои чувства, свое тело, а только вбухивает силы в свою «лучшую версию», как повышает ставки игрок в казино, в глубине души зная, что отыграться здесь — невозможно.
С зависимостью от воображаемого образа, которая превращается в навязчивость и приводит к выгоранию, работают также, как с любой другой зависимостью. Через переход к проживанию абстиненции, то есть, отмены: что я чувствую, когда не совершаю действий по поддержанию «лучшей версии себя»? Какая ломка у меня возникает? Что я проживаю наедине с собой и своим временем, не отданным воображаемой гонке? Эти чувства — обретение способности их проживать, вместо того, чтобы реагировать на них действием — и есть место выхода из воображаемой нарциссической гонки
А я вот каждый раз думаю, что человек не может быть счастлив, т.к. эволюция никогда не шла по пути абсолютного принятия себя и других. Враги, опасность, голод, болезни вряд ли способствуют единению матери и ребёнка в гармонии и любви (просто некогда, когда женщина занята вопросом: как прокормить, как защитить). Нет, я не оправдываю тех, кто забивает на своих детей, но даже любящая мать не может быть всегда идеально любящей и принимающей.
Хомо сапиенс существует около 200к лет. Сколько прошло с ВОВ? 80 лет всего! Что есть 80 против 200 000?
Когда-нибудь, через лет 100 000 наша эволюция всё же пойдёт по пути гармонии, но пока что такие перспективы кажутся очень фантастическими.
Я к чему. Стремиться к гармонии с собой нужно обязательно, только все мы первоклашки в этом жизненном уроке, и не отличники, нет, мы - двоечники)
И когда читаешь про то, что человек должен расти в идеальном принятии, то сразу хочется поставить крест на всём человечестве и психологии.
