Любовь Гордиенко / Лента

Сама идея " я никому не должен " идёт с Запада от эгоизма . А мудрый народ говорит :" Как аукнется ,так и откликнется" . Человечность либо есть либо нет."Нечеловек" никому не должен ,как зверь из леса..а Человек естественно " должен".

Пока нет комментариев

ДОЛЖНЫ ЛИ ДЕТИ СВОИМ РОДИТЕЛЯМ?


Читая Берта Хеллингера, узнала о стихотворении "Золотой мяч".


________


Золотой мяч


Отцовских я не отвергал даров,
но не способен был на воздаянье;
дитя дары ценить не в состоянии,
а к мужу муж по-взрослому суров.


Я любящего сердца не уйму
и сыну всё заранее прощаю;
ему теперь долги я возвращаю,
хотя я должен вовсе не ему.


Всё мужественней сын день ото дня,
уже мужские движут им влеченья;
увидеть я готов без огорченья,
как внук долги получит за меня.


В зал времени мы входим в свой черёд;
играя там, совета мы не просим.
Назад мяча мы ни за что не бросим:
мяч золотой бросают лишь вперёд.


©Бёррис фон Мюнхгаузен
________


p.s.:


Такое видение - единственно здравое.
И совершенно не исключает любви, благодарности и помощи родителям.
Чем больше родители дали хорошего - тем больше отдачи они получат от чистого сердца, без принуждения.
Однако дети родителям ничего должны.
Благодаря появлению детей, эти люди состоялись как Родители (!), имели полноценную семью и, наверняка, немало счастья...
Их жизнь была оСМЫСЛенной и не была одинокой.


Невероятно трагичные сценарии разворачиваются в семьях, где нет этого понимания.
... ГДЕ РЕКА ЖИЗНИ РАЗВЁРНУТА ВСПЯТЬ.


Там родители прямо и косвенно внушают детям, что они должны и обязаны за то, что их родили, вырастили, выкормили, дали образование. Учили, лечили, ночей не спали, не доедали, карьеру не построили, куда хотели не переехали, личную жизнь из-за них не устроили....


Конечно, если родители пожертвовали собой "ради детей" и день изо дня мыслят себя Жертвами собственных детей, то попробуй тут говори иначе... Конечно, пойдёшь предъявлять счёт... 😏
Но только мы сами назначаем себе роли и статусы. Это зависит от нашей интерпретации.
И никто не мешает её переосмыслить на любом этапе жизни.


Так вот. Родитель, Учитель, воспитатель, наставник - это всегда дающая фигура. ...Прежде всего.
Ребёнок, ученик, воспитанник, последователь - это всегда прежде всего фигура берущая, ПРИНИМАЮЩАЯ.


И если ребёнок не принимает то, что дают родители - это повод задуматься над своим авторитетом...


А если берут и достаточно воспитаны, чтобы брать с благодарностью - то всё прекрасно!


Река любви, река заботы течёт в правильном направлении...


От старшего к младшему. Питает его. Заряжает его. Передаёт эстафету жизни. Ему продолжать твой Род на Земле...
Твои гены и психологические программы будут жить на этом свете. Это экзистенциальное "бессмертие".


"Я звено в цепочке жизни".


"Я не хочу быть слабым или последним звеном"...


"Я передаю, что дали мне. Если мне дали мало, то будучи взрослым, я добираю из всех доступных источников, исцеляю, где болит, и ПЕРЕДАЮ ЛУЧШЕЕ, что у меня есть".


Не ожидая, что отплатят лично мне.


Ценность и самоцель - видеть счастье своих взрослых детей. И пробуждающуюся энергию жизни своих внуков и правнуков...
Ты говоришь каждому из них: "ты Наш 🤗. Мы любим тебя 🥰. Я люблю тебя 💓. Спасибо, что ты есть. Спасибо, что твоя Душа выбрала именно нашу семью, чтобы родиться на этом свете 👨‍👩‍👧. Ты наша Радость 😍".
Никакой большей "оплаты" уже не надо.


Но если родители сумели при этом ещё и ненавязчиво привить
- уважение к старшим,
- взаимопомощь,
- заботливость,
- альтруизм вместо эгоизма и потребительства,
- своевременную самостоятельность,
- благодарность,
- эмпатию, чуткость, то можно не беспокоиться, не репетировать фразы "Ты должен! Я на тебя жизнь положила"...
Дети, взрослея, САМИ захотят давать то, что у них накопилось.
Любовь, так любовь.
Обиду, так обиду.
И т.д.


Какой старт дали, что они получили в качестве эстафетной палочки - то они и будут передавать своим детям.
И в отношениях к родителям это проявится.
Жди, не жди - проявится.
Не потому, что "должен", а потому что живёт...


Какие зёрна кинули - те и взойдут. Сколько поливали - тоже важно.


А чтобы узнать, всё ли идёт хорошо, не надо дожидаться, пока человек вырастет.
По ребёнку сразу видно, думает он о близких или только о себе.
Если только о себе, то почти наверняка, что он делает это из состояния вечного дефицита. Отсюда ненасытность. Сколько ни купи, сколько ни дай, сколько ни проведи с ним времени за игрой и развлечениями - всё ему мало. Потому что подсознательно он не уверен, хватит ли ему всех благ и особенно ЛЮБВИ.


То есть, как ни крути, чтобы в сердце ребёнка ПОСЕЛИЛАСЬ любовь и желание ею светиться во все стороны - сначала ему её даёт взрослый... Большой и сильный.

Пока нет комментариев

Каждый раз, когда я пишу про принятие – себя, ребенка, кого угодно, – всегда приходит кто-нибудь, кто возмущается: «Это что значит? Даже не стараться? Не пытаться сделать лучше, стать лучше? Лежать на диване и жалеть себя?!»


Мне кажется, что такой подход очень характерен для нашей страны, большинство из нас – воспитывались именно так. Человек может стать лучше только в том случае, если его ругать, отвергать, стыдить и не принимать таким, какой он есть.


Если признать его чувства: «да, тебе ужасно не хочется этого делать», или «да, это очень-очень трудно». Если признать то, что ему тяжело, он устал, он ненавидит шпинат, плохо запоминает английские слова и боится уколов – то это означает, что мы ему дали разрешение всю жизнь лежать на диване, есть чипсы, бросить школу – и игнорировать прививки.


Если мы его понимаем, присоединяемся к его страху, боли, лени, усталости или гневу – это значит, что мы перестаем двигаться, стараться и хоть что-то делать. Если мы жалеем ребенка, то перестаем его воспитывать. Если мы жалеем себя, то превращаемся в ужасное стыдное ничто.


Мне ужасно хотелось съесть шоколадку перед тем, как писать этот текст. Так у меня часто бывает: я нервничаю перед каждым текстом, съедаю половину холодильника, а потом от стыда сажусь писать.


Сегодня я попыталась признать: да, я боюсь начинать писать тексты. Даже те, которые давно сложились в моей голове. Мне хочется оттянуть этот ужасный момент, поэтому я ем. Читаю всякие глупости. Пишу восемнадцать постов подряд в фейсбуке. Делаю все, чтобы не писать. И чем сильнее я себя стыжу и заставляю, тем больше возможностей увернуться и не работать я нахожу.


Стоило признать этот факт. Пожалеть себя (господи, мне все равно стыдно об этом писать! Нормальные люди не пытаются избежать работы!) – в общем стоило пожалеть себя и проговорить то, что страшно и не хочется – как стало намного легче сесть за работу. Без шоколадки.


Так и с детьми. То, что мы их жалеем, понимаем и поддерживаем – не означает того, что мы им все разрешаем. Если я признаю право дочки возмущенно кричать и по-разному выражать свой гнев, это не значит, что я разрешаю ей ударить меня или мужа, хотя ей этого иногда и хочется. Если я сочувствую ей, потому что очень-очень-очень хочется еще конфет, это не значит, что она эти конфеты получит. Но мое сочувствие, поддержку и принятие: да, конфеты ужасно вкусные, их все время хочется! – она получит.


Со взрослыми это тоже работает: можно любить свое толстое и несовершенное тело – и поэтому заботиться о нем, водить на массаж и в спортзал. Можно признавать, что твои способности в танцах (языках, умении коммуницировать или зарабатывать деньги) – ниже среднестатистических. И посочувствовать себе из-за того, что тебе придется приложить больше усилий, чтобы достичь самых банальных, невыдающихся результатов. Посочувствовать – и пойти вкалывать.


Не обязательно ненавидеть себя для того, чтобы становиться лучше. Не обязательно учить детей ненавидеть себя для того, чтобы они стали лучше.

Пока нет комментариев

Я, как «счастливый» обладатель тревожного типа привязанности, по которому жизнь кувалдой всё детство и юность била различными историями разрывов, брошенности и изоляции, уже, как мне кажется, могу претендовать на звание почетного дайвера в сепарационную тревогу. И, как мне кажется, что-то могу про эту тревогу у взрослых рассказать, обобщив свой и чужой опыт. Сама по себе сепарационная тревога – явление естественное и с ней знакомы все люди. Это страх утраты или значимого человека как такового, или утраты его любви. Чаще всего это, разумеется, родитель – он человек незаменимый, поэтому реакции на возможность его исчезновения могут быть очень сильными. Все люди хотят сохранения теплых и поддерживающих эмоциональных связей с любимыми людьми, и эти связи выстраиваются как снаружи (с реальным человеком), так и внутри (с образом этого человека). Образ другого человека, пока мы с ним не общаемся в реальности, как раз поддерживает в нас тепло и любовь, это своего рода временное «вместилище» чувств, которые мы потом размещаем в общении. Соответственно, при надежной привязанности у нас есть ощущение, что и у тех людей, которых мы любим, сохранялся и наш хороший образ как вместилище их теплых переживаний. Это своего рода костры, помогающие нам пережить холодные периоды расставаний. Мы можем скучать, вести диалоги с образами, или не вспоминать о них какое-то время (людей много, образов в нашей психике – тоже), но, когда обращаемся к ним – то снова поток тепла восстанавливается. И, главное – у нас есть вера или надежда на то, что любимые люди вернутся в нашу жизнь. Эти переживания и помогают нам прожить тревогу. Так вот, «обычная» сепарационная тревога «включается» тогда, когда мы расстаемся на какое-то время с близкими людьми, и еще не переключились на эти «образы». Или же тогда, когда есть реальная угроза полного разрыва отношений или длительной разлуки с тем, кого очень любишь – здесь тоже естественно пугаться и переживать. В первом случае мы грустим и скучаем какое-то время (иногда немного злимся), во втором (если утрата-таки произошла) – горюем, оплакивая потерю или долгую разлуку. И, спустя какое-то время, включаемся в какие-либо другие отношения, а от старых у нас остается либо только образ человека, либо уже ничего – эмоции уходят. Или, если речь идет о долгом расставании - мы перестраиваем контакт с этим человеком по-новому, адаптируясь. А вот представьте себе ситуацию, что вы совершенно не уверены, что ваш хороший и теплый образ у другого человека сохранится, когда вы расстанетесь. Вот выйдет он или она за порог – и всё, вас во внутреннем эмоциональном мире любимого человека нет. Он или она забыли о вас, и, следовательно, у них нет никакой мотивации к вам возвращаться. Тревога подскакивает? Вот она, родимая. В крайних случаях вам даже при реальном и теплом контакте все равно будет мерещиться в любом жесте, что вот он, этот миг «разлюбления» состоялся. Переживание это иррациональное, обусловленное травматичным опытом детства, когда с какими-то утратами не получилось примириться, и на месте разорванных связей так ничего и не «затянулось», боль постоянна. Или же утраты были внезапны и необъяснимы (любимый папа ушел от мамы, и «забыл» о дочери – чем не прообраз страха, что нас внезапно, без причин, разлюбят?) Поскольку тревога – это мобилизация энергии, то мы начинаем искать, куда бы эту энергию приложить. Если у нас есть надежда на то, что «теряемого» близкого можно удержать, то начинается активный поиск таких способов. Если этой надежды нет – наша энергия бросается на то, чтобы поскорее эмоционально «забыть» этого человека, вычеркнуть его – но не потому, что мы его не любим, а потому, что слишком больно переживать эту оставленность (так бывает при избегающей привязанности). И здесь мы можем увидеть разницу между сепарационной тревогой и страхом отвержения. При отвержении мы не обязательно утрачиваем человека или его любовь, так как отвергнуть нас могут и люди, которых мы не знаем, или с которыми у нас еще не сложились близкие отношения. А вот сепарационную тревогу можно называть еще «страхом брошенности» - нас уже «взяли», мы уже ощутили это блаженство от близости, любви, нежности, мы уже вступили в отношения – а потом на нас обрушивается холод отчуждения, сопровождаемый болью, отчаянием, тяжелой тоской по утраченному, ужасом. Хроническая сепарационная тревога это постоянная готовность к тому, что тебя бросят – и энергичные меры по предотвращению такого течения событий. Любовь и близость в такой ситуации воспринимаются как огонь свечи на ветру, и этот слабый огонек нужно постоянно поддерживать – чтоб нас не разлюбили и не бросили (подчеркну – мы это будем делать, если есть надежда на то, что любовь можно сохранить, если ее нет – учимся вообще не связываться с этими свечами). Или же своевременно реагировать на угрозы. Главных угроз – три (и они все взаимосвязаны). 1. Различия. Если мы хотим разного – то нам сложно разделять переживания, а мы помним – любовь это очень тусклый огонек свечи, поэтому нужно как можно больше, намного больше общего «топлива». В итоге человек, охваченный тревогой, будет чаще прятать собственные отличия от объекта любви, не говорить «нет» - в общем, всеми силами создавать ситуацию общности. Но это ложная псевдообщность, которая не может наполнить того, кто притворяется – он-то или ясно, или смутно, но ощущает фальшь подобных отношений. 2. Конфликты. Еще более опасная ситуация, потому что если нас очень легко «забыть», то при конфликтах у другого человека как будто бы нет никакой мотивации выдерживать свою или нашу злость. Какова стратегия? Уходим от любых конфликтов любой ценой. 3. Ситуации, когда объекту нашей тревоги хорошо где-то с другими. Тут пышным цветом могут расцветать зависть и ревность, но за ними – всё тот же страх брошенности. Ему или ей хорошо там, без нас, а значит – наш «хороший образ» легко выветрится из их души, и они не захотят возвращаться – или придут, и будут смотреть на нас пустым, безэмоциональным взглядом. Что тут можно сделать? Из «хороших» путей – постоянно о себе напоминать. Звонками, сообщениям в мессенджерах, статусами или в сториз в соцсетях, которые на самом деле предназначены только одному-единственному человеку. Чтобы помнил и не забывал. Тем сильнее тревога – тем больше этих «напоминалок». Из «плохих» путей – попытка тотального контроля, чтобы исключить все хорошее (кроме нас) из жизни другого человека. Если начинает казаться, что близкий человек отдаляется (или это на самом деле происходит) - то скачок сепарационной тревоги может побудить начать отчаянно суетиться - надо что-то срочно делать, надо что-то срочно делать. Для начала - непременно выяснить, что происходит ("ты еще со мной, мой образ остался в тебе - или уже ничего нельзя поделать?"), а потом - немедленно принять меры, если еще не поздно! Если же на этот процесс накладываются прошлые травмы - то вполне можно провалиться в травму, в которой критичное восприятие своего состояния утрачивается. Почти всё теряет значение, и беспокойство по поводу отдаления близкого человека (нормальное и естественное) может превратиться в сильное давление на него, провоцирующее - правильно - еще большее и стремительное отдаление. При сильной сепарационной тревоге те, кого мы любим, вызывают амбивалентные чувства – с одной стороны, любовь, а с другой – ненависть за то, что они нас непременно рано или поздно бросят, и причинят нам ужасную боль. Причем ненависть эта редко когда осознается, но прорывается иногда в виде злости, раздражительности, сильных обид на ровном месте и так далее. Родилась эта ненависть, скорее всего, задолго до текущих отношений – она часто относится к тем, кто в прошлом действительно бросил жестоко, и нам не получилось на это отреагировать адекватным гневом. Но, так или иначе, ненависть может проявиться и в виде атаки на того, кто нас «бросает» сейчас. Если нам показалось, что нас разлюбили, то, с утратой хорошей эмоциональной связи на первый план выходит «плохой образ» - теперь это уже не замечательный и любимый человек, а тот или та, кто нас коварно и равнодушно бросили, да еще с ухмылкой. Тогда получай ворох претензий и ярости (а их адресат может быть в полном недоумении, так как ничего плохого он не делал). Ненависть может разворачиваться на нас самих, кто переживает сепарационную тревогу – тогда однозначно плохими и ужасными становимся мы сами. Мы настолько никчемны и жалки, что люди легко нас оставляют, как только представится возможность. В ощущении низкой самоценности и кроется один из главных источников сепарационной тревоги. Если я сам себя ни во что не ставлю, то как я могу поверить, что другой может увидеть во мне что-то очень ценное и прекрасное для него, и дорожить этим даже тогда, когда вокруг много других соблазнов? Дорожить даже тогда, когда мы сильно разные и у нас есть конфликты? И если я настолько плох, то тогда, получается, если меня разлюбит этот человек, то я больше никого не найду – кому я такой нужен? Кстати, в таком ходе мыслей косвенно спрятано и унижение того, кто нас сейчас любит – кто тогда этот человек, который дорожит таким ничтожеством? Никого лучше не смог найти – а почему, что с ним не так? Сепарационная тревога разворачивает нас лицом к лицу к переживаниям собственной ценности и уникальности. К тому, как мы можем себя обесценивать, а обесценивание рождается в ответ на невозможность принять и оплакать утрату важных для нас людей. Вот если бы я была лучше – папа бы не ушел. Если бы я старался сильнее – мама бы меня любила. И получается, что выход – в том, чтобы учиться, шаг за шагом, с интересом рассматривать себя, учиться жалеть, замечать свои потребности, отмечать моменты красоты в том, что делаем мы сами. А они всегда есть – когда мы хоть на мгновение озаряемся красотой от того, какие мы есть или от того, что мы делаем. Просто мы в эти моменты очень часто оставались незамеченными значимыми другими или собой… Внутренняя интеграция как открывает ворота гореванию об утратах без ненависти, так и к восприятию других людей как более целостных и постоянных в своих чувствах по отношению к нам. В результате этого долгого и трудного процесса «замечания» сепарационная тревога может смениться с боли брошенности на боль одиночества. Одиночество – это отдельность, и в ней может быть как хорошо (когда нам хорошо с собой), так и грустно, когда невозможно понять друг друга и быть услышанными (это уже изоляция). А брошенность – это разорванность связи. Одиночество поощряет нас создавать хорошие связи, брошенность – или изолироваться, или цепляться. Все сказанное не значит, что люди с сильной сепарационной тревогой и травмами, связанными с отвержением, неспособны любить. Нет, эта наша беда иногда помогает развивать чуткость, способность слушать и слышать других людей, уметь договариваться о сложных вещах, идти навстречу, проявлять интерес. Другое дело, что наша жизненная история накладывает такой отпечаток, что приходится прилагать намного больше усилий, чтобы уважать свою и чужую свободу, выдерживать увеличение дистанции или даже расставание (надолго или навсегда) без попыток контроля другого – и учиться отдаляться самим. Учиться горевать об утратах любви или людей без того, чтобы умалять собственную ценность. То есть учиться любить – но это задача для ВСЕХ людей, потому что я не знаю таких, кто умел бы это с самого начала. Кому-то приходится учиться приближаться и доверяться, кому-то – отдаляться, кому-то вообще разрешать себе нежность и тепло, а кому-то нужно учиться уважать тех, кого любишь. Учиться любить, при этом зная, что иногда, при сочетании неблагоприятных обстоятельств, мы всё же имеем риск проваливаться в тот ужас, в котором холод, мрак, одиночество и брошенность, в такую яму, где нет света, и где даже твой крик моментально поглощается толстыми стенами изоляции. И потом выбираться из этой ямы, опираясь на способность жалеть себя в своей беде, обращаясь за поддержкой – но не превращая других людей в объекты, при помощи которых эта яма «затыкается». Психотерапия часто позволяет свести количество этих «провалов» к минимуму. «Сотрет» ли она навсегда и полностью, начисто, этот рисунок тревоги с психики? Нет. Ничто не в этом мире не свободно от своей истории. Это и делает мир столь разнообразным, сложным, отвратительным и красивым одновременно.

Пока нет комментариев