Зигмунд Фрейд

Зигмунд Фрейд принадлежит к тем немногим людям, которые видели свою жизнь и личность в свете всеобщего внимания и сами вели себя как объекты любопытства человечества. Он пытался защититься за завесой секретности, но его жизнь все больше обрастала легендами, и Фрейд становился предметом множества противоречивых суждений.

Одной из причин формирования такой судьбы могло послужить то
обстоятельство, что его личность перенесла существенные перемены в течение его жизни. Отчеты о детстве Фрейда описывают его как первенца молодой матери, не скупившейся на любовь и опеку. Наиболее вероятно, что именно она внушила сыну то честолюбие, которое крепло в нем на протяжении всей жизни. В воспоминаниях его сестры Анны Зигмунд является как привилегированный старший мальчик и юный семейный тиран, запрещавший ей читать Бальзака и Дюма. Он единственный имел в своем распоряжении отдельную комнату и масляную
лампу.

Он настоял на продаже рояля, тем самым лишив сестер музыкального воспитания, обычного для Вены, потому что их игра нарушала его покой. В школе он был блестящим учеником, всегда стоял во главе своего класса. Это обстоятельство подтверждается школьными архивами, в которых открывается, что в школьном скандале он не только не оказался среди возмутителей порядка, но был одним из тех, кто сотрудничал с администрацией, снабжая ее информацией.

Будучи студентом-медиком, Зигмунд по-прежнему был амбициозен и трудолюбив, но его затянувшееся обучение и факультативные курсы, кажется, говорили о том, что ему не хватает практичности. Его переписка с невестой, начавшаяся, когда ему было двадцать семь и длившаяся до тридцати лет, отражает честолюбие и упорное трудолюбие; Фрейд проявляется как человек сильных симпатий и антипатий, пылкий и преданный влюбленный, хотя временами в нем проявляются чувство собственника и ревность.

Его письма, как и свидетельства учеников, представляют его как хорошего мужа, отца, друга и врача, добросердечного, тактичного в письмах и выборе подарков, лишенного любого позирования или театральности; как учителя, способного руководить движением, находясь в центре сложных обстоятельств, и как человека, смотрящего в лицо своим физическим страданиям и сознающего грядущую смерть с беспредельным мужеством.

Таким образом, людям, близким к нему, он представлялся редкостным воплощением мудрого человека и героя. Ниже приводятся несколько примеров того впечатления, которое производил Фрейд на тех, кто интервьюировал его: С первого взгляда видно, что этот человек обладает большой утонченностью, интеллектом и многосторонним образованием. Глядя в его острые, но добрые, ясные глаза, сразу понимаешь, что он — врач. Его высокий лоб с выдающимися шишками, говорящими о наблюдательности, и прекрасные, энергичные руки производят поразительное впечатление.

Между этим интервью и последующими существует большой временной разрыв, попадающий на период, следующий за 1923 годом, то есть на то время, когда личность Фрейда подверглась трансформации, вызванной его мировой славой и раковой болезнью, превратившей его жизнь в мученичество. Именно в этот период он принял большинство посетителей, и тогда же была написана большая часть материалов о нем. Реколь, французский журналист, нашел, что квартира Фрейда напоминает музей, и что сам Фрейд похож на старого раввина:

Мы видим человека чрезвычайно подчеркнутого еврейского типа,
своим видом он напоминает старого раввина, только что вернувшегося из Палестины; у него тонкое, изможденное лицо человека, проводившего дни и ночи со своими посвященными последователями за обсуждениями тончайших различий Закона. В нем чувствуется весьма интенсивная умственная деятельность и способность манипулировать идеями, подобно человеку с Востока, перебирающему янтарные бусины своих четок. Когда он говорит о своей доктрине, о своих учениках, он делает это со смесью гордости с отстраненностью. Однако доминирует при этом гордость.

Андре Бретон сообщал, что «величайший психолог нашего времени живет в заурядном доме, в затерянном квартале Вены». Он не счел горничную, открывшую ему дверь, хорошенькой. Когда, наконец, он подошел к кабинету Фрейда, то «обнаружил себя в присутствии старика скромного вида, принимавшего в убогом кабинете, словно врач, обслуживающий бедных». Драматург Ленорман нашел, что кабинет Фрейда «был похож на кабинет любого университетского профессора».

Фрейд показал ему стоящие на полках работы Шекспира и авторов греческих трагедий и сказал: «Вот мои наставники». Он утверждал, что существенные темы его теорий основывались на интуиции поэтовергия; он сочетал в себе безграничную работоспособность с напряженной концентрацией на одной цели. Психическое мужество в нем сплавлялось с моральной отвагой, которые достигли апогея в той стоической позиции, которую он занимал в течение последних шестнадцати лет жизни. Его убежденность в истинности своих теорий была настолько абсолютной, что он не признавал противоречий. Это свойство считалось его оппонентами нетерпимостью, а последователи определяли его
как стремление к истине.

Фрейд жил — нравственно, социально и профессионально — в соответствии с высочайшими стандартами человека своего времени и его положения. Человек безупречной честности и профессионального достоинства, он с презрением отвергал любые предложения связать его имя с начинаниями, приносящими пользу коммерческим интересам. Он был чрезвычайно пунктуален, точно соблюдал назначенное время приемов пациентов и распределял все виды своей деятельности в соответствии с расписанием, с точностью до часа, дня, недели и года.

В равной степени эта точность распространялась на его внешность. В ретроспективе некоторые из этих свойств воспринимаются как маниакально-навязчивые, на самом же деле они — нормальны, если их рассматривать во временном контексте. От профессионального человека его положения в те времена ожидались значительное достоинство и внешнее приличие.