Мифическое измерение христианского сакраментализма

В какую бы религиозную систему ни входили воды, функция их всюду одна и та же: они разлагают, растворяют, упраздняют существующие формы, «смывают грехи» и в то же время очищают и возрождают. Таким образом, существует некая параллель между Потопом, хоронящим мир и человечество под водой, зачиная новую эпоху; периодическими люстрациями, избавляющими от скверны; погружением идолов в воду, восстанавливающим силы божества, и т.д.

Так или иначе, войти в воду традиционно означает вернуться к началу, «предшествующему любой форме», «своего рода нерасчлененному единству, заключающему в себе возможность всего», где оформленное бытие растворяется в неразличимости, чтобы вновь появиться в другом обличии.

Приводимая Юнгом алхимическая формула “аqua est quae occidit et vivificat” в сжатом виде выражает универсальную функцию воды: именно вода убивает и воскрешает. В одном фрагменте Гераклита говорится: «Душам смерть стать водою», – это смерть также для человечества и космоса. Но в то же время это и жизнь. Так провозглашает индуистский текст: «Вода, ты источник всех вещей и всякого бытия!». Откуда подобная двойственность воды – стихии, внушающей священный ужас, поскольку мы боимся быть поглощенными ею, и одновременно весьма притягательной, поскольку в ее недрах сокрыты юность и бессмертие?

С одной стороны, воды, в сущности, – это море Смерти, всепожирающая бездна, прибежище чудовищ и драконов, которые в европейской традиции представляют постоянную опасность для всех форм существования; но с другой стороны, именно на дне Океана Гильгамеш находит чудесный цветок, именно на дне озер и морей лежит множество волшебных котлов, которые даруют молодость и преображают в героев в кельтских легендах: эти воды – воды Жизни. И диалектическая связь – это связь между водами Смерти и водами Жизни, так как нельзя выйти обновленным из волн потока, не встретив смерть в его недрах. В чудовищах-хранителях живой воды, с кем приходится сражаться, чтобы добыть ее, нетрудно усмотреть темную, смертоносную ипостась воды.

На всех уровнях: космическом, антропологическом и ритуальном – вода умерщвляет и возрождает – это бездна, где мы погибаем, и лоно, где возрождаемся. Гастон Башляр выявил отмеченную функцию воды в той «исконной мифологии», которую представляет собой онирический литературный образ: «В водной материи воображение несчастья и смерти находит особенно мощный и естественный материальный образ». «Для некоторых душ, – пишет он далее, – вода является материей отчаяния». Но вместе с тем он усматривает в воде один из самых главных и общепринятых символов материнства.

Так, например, любой водный ритуал отсылает к водной первостихии, которая «предшествует любой форме и лежит в основе всякого творения, поддерживает его»; к водам первоокеана, откуда возникли все формы существования, все живое в процессе, напоминающим одновременно и борьбу, и роды. Итак, снова и снова ритуал актуализирует начало конкретного существования, его ἀρχή; и воплощает смерть лишь постольку, поскольку возврат к первоисточнику не может быть осуществлен без упразднения форм и качеств, чье появление полагается как раз вне вод.