Как возникает стокгольмский синдром?Для этого есть несколько условий. Во-первых, шоковый эффект: человек оказывается в экстремальной для него ситуации; знакомый мир встает с ног на голову. Во-вторых, человек лишается контроля над своей жизнью: теперь над ней властвуют другие люди, а сам он беспомощен, как ребенок. В-третьих, жесткие границы снаружи, отсутствие границ внутри (например, в захваченный грабителями банк нельзя войти и выйти из него тоже, а внутренние границы между людьми становятся размытыми). Здесь подойдет аналогия с тоталитарным государством, жесткие границы которого приводят к отсутствию личных прав, свобод, частной собственности. Вместо того, чтобы прожить боль и страх от неадекватных действий другого, прожить свою агрессию к нему, пострадавший начинает оправдывать и защищать агрессора. Под влиянием шоковой ситуации заложники могут сочувствовать своим мучителям, разделять их мотивы и цели, оправдывать и принимать их сторону. В некоторых случаях жертва даже начинает вести себя так же, как насильник. Эта стратегия кажется наиболее безопасной для психики — так человек пытается выжить. В психологии такой защитный механизм называется «идентификация с агрессором». Чтобы разобраться в этой защитной стратегии, сначала нужно понять, что такое идентификация вообще.ИдентификацияСама по себе идентификация — нейтральный процесс, который становится защитой лишь в определенных условиях. Фрейд разделял незащитную и защитную идентификацию. Первая полезна, потому что помогает ребенку освоить определенную роль. Он хочет быть похожим на любимого человека и как бы присоединяется к нему: «Мама такая добрая, хочу быть, как она». Вторая же связана с чувством угрозы, и в таком случае ребенок, обороняясь, стремится уподобиться тому, кто его пугает. И тогда формула может звучать так: «Я боюсь маминых наказаний, если я стану как она, ее власть будет скорее внутри меня, а не снаружи». Это — идентификация с агрессором. Идентификация с агрессоромКак термин, «идентификация с агрессором» была введена психоаналитиком Шандором Ференци в начале 20-го века, но более широкую известность приобрела благодаря истории, описанной Анной Фрейд несколько позднее. Фрейд рассказывала о маленькой девочке, которая боялась ходить по темному коридору, потому что думала, будто там жило привидение. Однажды родные заметили, как она проходит по нему без страха — но при этом делает странные пассы руками. Когда девочку спросили, в чем дело, она объяснила, что сама стала привидением. Для того, чтобы запустить идентификацию с агрессором, достаточно даже разового, но очень интенсивного стресса, с которым психика не в силах справиться. В ней происходит расщепление, то есть раскол на две части — карающего агрессора и страдающую от нападения жертву. Оставаться в позиции жертвы невыносимо. Это значит обрекать себя на боль, распад и уничтожение. Чтобы выжить, нужно перейти в активную позицию. Идентифицируясь с агрессором, человек превращается из того, кому угрожают, в того, кто угрожает. Так он может почувствовать иллюзорный контроль над ситуацией. Почему стокгольмский синдром — это не только захват заложников?Представим ребенка, чей папа прошел войну, страдает от последствий ПТСР и носит в себе огромное количество невыраженной агрессии. Как только его сын проявляет «детские» качества (ноет, хулиганит, слишком сильно радуется и тд.), папа его наказывает: за то, что не так посмотрел, не то сказал и вообще смеет перечить. Ребенок находится в чудовищной ситуации, которую не может изменить — в реальности, которая ему не поддается. В ответ на это насилие в ребенке поднимается собственная агрессия — негодование, желание отомстить — но разрядить ее некуда, она аккумулируется внутри. И тогда есть два пути. Первый — всю эту внутреннюю ярость направлять на себя. Тем более, у него уже был такой опыт — он видел, как это делал с ним отец. Второй путь — идентифицироваться с агрессором. Человек пытается объяснить себе ад, который творился в его детстве — и тут психика совершает изощренный маневр: «можно сделать вид, что дело не в папе, а это я сам виноват. Это не я был бессилен перед чудовищной реальностью, а папа был вынужден со мной так поступить, ведь я это заслужил». Если произошедшее можно оправдать, выносить его не так страшно. Вспомните фразы «меня били — и ничего, нормальным вырос», «били — значит, было за что», «папа всегда наказывал меня по заслугам». Все это проявления стокгольмского синдрома или идентификации с агрессором. Дальше человек может сделать следующий вывод: если поведение отца оправдано, значит, и я сам могу поступать так с другими. Продолжим наш пример: у мужчины, которого наказывали и били в детстве, рождается собственный сын. И когда он видит в нем те же «детские» проявления — в нем поднимается ярость, но ярость эта предназначена не ребенку, а собственному отцу. Но отцу ее предъявить нельзя, а сыну — вроде как можно. Так человек воспроизводит цикл насилия. И этот бытовой садизм — крайнее проявление идентификации с агрессором. Как помогает психотерапия?Опытный психотерапевт старается не эксплуатировать готовность клиента к идентификации, чтобы сессии не повторяли опыт зависимых отношений из жизни человека, не становились «местом захвата заложников». Психотерапевт продемонстрирует сострадание, уважение и принятие, но воздержится от субъективных оценок и советов. Хороший результат терапии — это когда человек выбирает не роль жертвы, обрекая себя на дальнейшую боль, а активную позицию. Ему удается связать накопленную ярость и ненависть с травматичной ситуацией, безопасно выразить эти чувства — и отделить себя от болезненного опыта. Одновременно с этим в психике происходит интеграция расщепленных частей — и человек больше не обязан быть ни «агрессором», ни «жертвой».

Показать полностью…

Как не поругаться, если у вас разные точки зрения?

Отвечает основатель «Ясно», психотерапевт Данила Антоновский (для Афиши Daily)

При разговорах на острые темы с родственниками эмоциональные ставки резко повышаются, так как в диалог вплетаются обиды, эмоции и претензии, которые накопились между близкими людьми. Соответственно, к несогласию добавляются старые, непрожитые и зачастую очень сильные чувства вроде «Вы меня никогда не понимали!».

С друзьями, знакомыми или чужими людьми разница только в том, что бессознательные переживания проявляются не так остро. Любая тема, приправленная накопившимися непрожитыми эмоциями, может стать «взрывоопасной».

Как общаться, чтобы разговор не закончился скандалом?

Нет никаких универсальных рекомендаций. Даже несколько лет терапии не гарантируют плавного и корректного течения дискуссии. Еще дело в том, что западная цивилизация живет в рамках довольно ограниченной парадигмы, в которой все делится на «хорошее» и «плохое». Она, собственно, зашита в самом вопросе: есть нечто положительное (спокойный разговор) и отрицательное (крики и ссоры). Но иногда скандала не избежать, и надо просто прожить этот опыт.

Как правильно подбирать слова и грамотно выстраивать диалог?

Мне, как психотерапевту, сложно давать такие советы. Мы скорее помогаем человеку изучать себя, а не удерживаем от искренних спонтанных проявлений. Я могу лишь порекомендовать понаблюдать за собой в диалоге — и обратить внимание на некоторые паттерны поведения. Скажем, вы замечаете, что у вас очень много раздражения и с начала беседы хочется кричать. Это совершенно ничего не говорит о теме дискуссии, но очень многое — о вашем внутреннем состоянии или отношениях с тем человеком, с которым вы ее ведете.

Стоит ли переубеждать собеседника?

Переубеждение подразумевает, что существует единственная правильная точка зрения. На мой взгляд, это не так — истина у каждого своя, преломленная через особенности психики и опыт человека. В дискуссиях очень полезно помнить, что вы отдельные личности и совершенно не обязаны соглашаться.

Как сохранить здоровые отношения и близость?

Парадигма, о которой я упоминал выше, подразумевает, что находиться в здоровых отношениях с тем, кто с нами не согласен, — «плохо». Это, как мне кажется, не так — отдельность человека, инаковость его мнения может, наоборот, вызывать интерес, когда речь не идет о совсем уж людоедских взглядах. А если вас вынуждают делать то, что вы не хотите, следует отказаться и не вступать в беседу.

Как справляться с обидой, злостью, уязвимостью от разговоров?

Сперва надо это изучить: почему несогласие вызывает у меня настолько сильные эмоции? Возможно, внутри накопился травматичный опыт непонимания или неприятия? И сейчас я на самом деле переживаю тень этого опыта? Несогласие может обижать — это нормально. Но если все доходит до того, что эмоцию сложно выдерживать и продолжение разговора становится невозможным, то стоит подумать на счет обращения к психотерапевту.

Как быть, если человек сказал, что больше он с вами не общается?

Отнестись к этому с пониманием. Иногда наши взгляды не совпадают, и это можно только принять.

Как правильно общаться?

Единственная рекомендация, которую я могу дать, — прислушиваться к своим эмоциям. Если вы вдруг почувствуете обиду или гнев, не переходите на личности и не говорите нечто вроде «Ты ничего не понимаешь». Используйте «я-формулировки»: например, «Меня задевает тот факт, что ты не согласен, мне это было очень важно».

Показать полностью…

Если вы их осознаете. Но ошибки это всегда пост понимание. А в моменте когда она была совершена это было полностью осознанное собственное решение. Поэтому с другой стороны просто назвать что то ошибкой и оправдать человека тем что ошибки (то есть принятые им решения и действия) не характеризует его снимает с него ответственность за поступок и это неправильно.

Показать полностью…