Надежда Ермолаева / Лента

Синдром потери смысла (акедия), когда нет же­ланий, кроме одного — ничего не делать.Среди множества определений тоски и меланхолии есть одно особенное. История акедии («уныния») начинается ещё у византийских монахов, но в современности обретает новое значение и актуальность.В 1916 году профессор Бертран Рассел переживал не лучшие времена. Продолжалась война, будущее вселяло страх, оставаться пацифистом становилось всё труднее, а научные занятия выглядели бессмысленными. Позднее в своей «Автобиографии» он признаётся: «Временами на меня находили припадки такого отчаяния, что я целыми днями непо­движно сидел в кресле, изредка почитывая Екклесиаста».В начале XX века многие интеллектуалы вдруг вспомнили забытое слово — акедия. Так стали называть меланхолическое состояние, попадая в которое человек не видит смысла в собственных занятиях. То, что раньше вызывало жгучий интерес, представляется тусклым и никчёмным. «Нет же­ланий, кроме одного — ничего не делать. Нет устремлений, кроме стремления в небытие», — писал Рольф Лагеборг в своём описании акедии, сделанном после Первой мировой войны.Сегодня это состояние могут называть ментальной усталостью, скукой, тоской или сердечной тревогой. Раньше оно было состоянием духа, в котором человек отпадает от божественной благодати.Само слово «акедия» (лат. acedia) впервые появляется у христианских монахов-еремитов, которые большую часть времени проводили в одиночестве, находясь в своих кельях, и лишь изредка собирались для совместной трапезы или молитвы. Акедия — самое тяжёлое испытание, которое ждёт человека, вставшего на путь духовной жизни. Это испытание, в котором он вынужден столкнуться не с внешними искушениями, а с самим собой.Благодаря усердному самонаблюдению монахи знали толк в бессознательном и разбирались в нём лучше, чем многие современные психоаналитики. Евагрия Понтийского, жившего в IV веке н.э. иногда даже называют «Фрейдом до фрейдизма». Он оставил проникновенное и ироничное описание акедии, в котором каждый любитель прокрастинации легко может узнать себя:«Бес уныния, который также называется "полуденным", тяжелее всех. [...]. Прежде всего этот бес заставляет монаха замечать, будто солнце движется очень медленно или совсем остаётся неподвижным, и день делается словно пятидесятичасовым. Затем бес [уныния] понуждает монаха постоянно смотреть в окна и выскакивать из кельи, чтобы взглянуть на солнце и узнать, сколько ещё осталось до девяти часов, или для того, чтобы посмотреть, нет ли рядом кого из братии. Ещё этот бес внушает монаху ненависть к [избранному] месту, роду жизни и ручному труду, а также [мысль] о том, что иссякла любовь и нет никого, [кто мог бы] утешить его».Акедию вызывает одиночество и сомнение в избранном деле. Это состояние, в котором гаснет любое желание. Ничто не внушает интереса — хочется либо лежать на кровати, не вставая, либо бежать куда глаза глядят. Это тот момент, когда я понимаю: с меня хватит. Хватит с меня моего места, моего образа жизни, моего характера, хватит с меня самого себя. Похожее ощущение испытывает Робинзон на своём острове.Даже если мы не монахи, акедия имеет к нам самое прямое отношение.Ролан Барт в своём лекционном курсе «Как жить вместе» описывает это состояние как «утрату инвестиции» в некоторый образ жизни. «Я могу проснуться утром и увидеть, как передо мной прокручивается программа моей недели — в отсутствие всякой надежды. Всё повторяется, всё возвращается: те же задачи, те же встречи, и при этом никакой инвестированности, даже если каждый пункт этой программы вполне выносим, а порой даже приятен». Это ещё не депрессия, но смысл жизни уже утрачен.Со временем акедия превратилась в грех уныния, а затем стала ассоциироваться с другим пороком — ленью. Где-то в XVI веке акедия разделилась на две ветви: первая (психическая) соединилась с меланхолией — подавленностью, мрачным состоянием духа, вторая (социальная) объяснялась ленью, халатностью и безволием. Меланхолия была уделом привилегированных классов, а за лень и нерадивость, как всегда, наказывали простой народ.Меланхолию часто связывали с умственным переутомлением и даже называли «болезнью учёности». Считалось, что учёные и мыслители из-за чрезмерных занятий подвержены упадку духа и телесной слабости; особенно этого следовало опасаться математикам, физикам и врачам. Карл Линней по этому поводу писал: «когда духовный свет сосредоточивается в мозге, всё остальное пребывает в темноте».В 1940-е годы шведский нейрофизик Рагнар Гранит описывал, как опасен «смертельный холод акедии» для научного работника. Тебе кажется, что все усилия тщетны, все важные открытия сделаны до тебя. Любое новое дело пугает и не приносит удовлетворения. Его современник, педагог Винхельм Шёстранд указывал, что причина акедии — перерасход ментальной энергии и завышенные требования, которые предъявляет человеку научная среда:«...на­ходясь в академических кругах среди людей с высоким уровнем интеллекта, человек очень быстро осознает и вы­нужден признать — перед лицом своей совести и перед лицом окружающих — неполноту собственных знаний. Отсюда рукой подать до невротических синдромов раз­ного рода».В статье «Научная акедия», опубликованной в 1967 году в одном из американских социологических журналов, Ханс Зеттерберг описывает другие причины чувства пустоты и неуверенности в себе, которое поджидает многих учёных. Акедию вызывает излишняя специализация, сконцентрированность на своём предмете исследования. На это жаловался, в частности, Чарльз Дарвин: «Моё со­знание уподобилось механизму, производящему закономерности из частных фактов, при этом пострадала часть мозга, которая отвечает за восприятие прекрасного».Многие учёные со временем теряют интерес к своему делу. Иногда это происходит потому, что научная работа не приносит тех выгод, которые ценятся обществом — богатства, признания, славы. Интеллектуальная карьера требует монотонной работы и сосредоточенности. Человек, решивший пойти в науку, лишает себя многих радостей жизни — почти как монах-еремит, ищущий духовного просветления внутри узкой кельи. Вероятно, именно в этом состоянии немощи и бессилия Бертран Рассел читал знаменитые строки Екклесиаста: «суета сует — всё суета».Когда общество перестало быть религиозным, акедия превратилась в болезнь интеллектуалов. Сегодня она потенциально угрожает каждому.Мы уже не можем объяснять состояние уныния и потери смысла жизни бесовскими наваждениями и отсутствием божественного благословения. Но акедия нам знакома, может быть, ещё лучше, чем другим поколениям. В своём эссе об акедии Олдос Хаксли писал: «Это не грех и не болезнь ипохондрии, а состояние ума, посланное нам судьбой». История преподнесла нам столько разочарований, что впасть в акедию мы имеем полное право.Как монах-еремит, любой современный человек должен научиться обращаться с собственным одиночеством. Но как бороться с акедией? По свидетельству опытных монахов и некоторых учёных, лучшее лекарство — это упорная работа. Главное — не дать своему уму блуждать, где ему вздумается, а сохранять сосредоточенность. Если же акедия является признаком усталости, нужно дать себе отдохнуть. Иногда же нужно совершить радикальный шаг и отказаться от прежнего образа жизни, раз он уже не вызывает никакого всплеска энергии. Ключ к победе над акедией — следование своим глубоким интересам, которые мало зависят от внешних поощрений.Как бы мы ни описывали акедию — как «полуденного беса» или ментальное перенапряжение, как утрату смысла жизни или как сниженный уровень серотонина — это состояние, которое может настигнуть каждого. Это не душевная болезнь, которую стоит лечить психофармакологическими препаратами, как лечат, к примеру, депрессию. Это состояние, которое человек неосознанно для себя выбирает. Собственный выбор же всегда можно изменить, даже если сделать это иногда бывает очень трудно.

Показать полностью…

"Если бы нам не было больно, психика была бы уже мертва... Наша психика часто использует депрессию, чтобы привлечь наше внимание и указать нам на то, что где-то в глубине нас кроется ложь... Боль и страдания — явный признак того, что остается нечто живое, ожидающее нашего призыва снова вернуться к жизни... Глупо в печали рвать на голове волосы, ибо наличие лысины не уменьшает страданий." 100% это так. Депрессией придавлено остановленное, запрещенное по какой-то причине живое.

Показать полностью…

ДЖЕЙМС ХОЛЛИС: УЛЫБАЮЩАЯСЯ ДЕПРЕССИЯ

"Одержимое стремление обрести безграничное счастье, присущее всей современной культуре, исказило реальную жизнь. Такое стремление к счастью может привести прямо в ад".

"В современном обществе появилась некая ползучая новая ортодоксия, которую порой называют "позитивное мышление". В своем худшем проявлении этот патентованный оптимизм дает возможность прятать голову в песок, отрицать вездесущность страдания и прятаться под панцирем невосприимчивости к чужой боли, чтобы обеспечить свое эмоциональное выживание."

"...Нам остается лишь передать в наследство другим поколениям основные убеждения двадцатого века: материализм, гедонизм и нарциссизм, разбавленные некоторыми навыками владения компьютером...

Вся современная культура представляет собой гигантское развлечение, оберегающее нас от одиночества и мыслей о себе.

"Многие из нас подвержены так называемой «ходячей депрессии» или даже «улыбающейся депрессии». Мы неплохо справляемся с собой, но остающаяся на душе тяжесть не позволяет появиться ощущению свободы, которое тоже является частью нашего странствия. Такая депрессия встречается повсеместно и часто остается незамеченной. Она не дает почувствовать вкус жизни."

"Важно принять, что деятельность нашей психики зачастую неподконтрольна Эго, что нас будет затягивать вниз, в омут, погрузившись в который мы будем испытывать страдания. Нас не спасут никакое отрицание, никакое эмоциональное отчуждение, ни "хорошая работа", ни "правильное мышление". Современная фантазия о "счастье" является вредной, так как счастье недостижимо, а в действительности делает нас еще более невротичными и привязанными к своим травмам".

"Если бы нам не было больно, психика была бы уже мертва... Наша психика часто использует депрессию, чтобы привлечь наше внимание и указать нам на то, что где-то в глубине нас кроется ложь... Боль и страдания — явный признак того, что остается нечто живое, ожидающее нашего призыва снова вернуться к жизни... Глупо в печали рвать на голове волосы, ибо наличие лысины не уменьшает страданий."

"Еще 2500 лет тому назад Эсхил сказал, что боги вынесли людям жестокий приговор: только страдания могут привести их к мудрости."

О СТАНОВЛЕНИИ ЛИЧНОСТИ

"Становление зрелой личности прямо зависит от того, в какой мере человек может взять на себя ответственность за свой выбор, перестать обвинять окружающих или ожидать от них избавления, а также признать боль, связанную со своим одиночеством, независимо от своего вклада в формирование социальных ролей и укрепление социальных отношений."

"Независимо от того, в какой мере наша социальная жизнь связана с семьей, мы совершаем странствие по ней в одиночестве и должны научиться находить внутренние ресурсы и равновесие, иначе никогда не станем взрослыми".

"Во второй половине жизни нам приходится отказаться от двух великих фантазий: что в отличие от других людей мы бессмертны и что где-то живет «Добрый Волшебник», «мистический Другой», который может избавить нас от экзистенциального одиночества. Потеря надежды на спасение, которое придет извне, дает нам шанс самим поучаствовать в собственном спасении."

"Юнг в 1945 г. в письме Ольге Фрёбе-Каптейн заметил, что opus, работа души, включает в себя три составляющие: «инсайт, терпение и действие».

Психология, заметил он, может помочь лишь испытать инсайт. Потом человеку нужна моральная сила, чтобы сделать то, что он должен, а также терпение, чтобы выдержать последствия своих действий."

"Изменение всегда вызывает тревогу. Тревога - это цена билета на жизненное странствие; нет билета - нет странствия; нет странствия - нет жизни. Мы можем бежать от тревоги, сколько хватит сил, но это значит, что мы бежим от своей жизни. которая у нас одна."

"Большинство из нас воспитывали так, чтобы мы были хорошими, а не настоящими; приспосабливающимися, а не надежными, адаптивными, а не уверенными в себе."

"Я — это не то, что со мной произошло; я — это то, кем я хочу стать. Но мы и наша история – это не одно и то же; в конечном счете мы – это то, что хочет войти в мир через нас. Если наши действия правильны, мы ощущаем приток энергии".

"Целью жизни является не счастье, а смысл".

Показать полностью…

Интроекция — защитный механизм, описанный так или иначе еще Ференци. А затем и Фрейдом. А потом уже Перлз ее приватизировал, и теперь словом в основном ползуются гештальтисты. В общем, историю вопроса трогать не будем, она общедоступна. Мне нравится излагать здесь свой собственный взгляд на защитные механизмы (в гештальт-терапии — механизмы прерывания), который сложился у меня за годы работы в терапии и преподавании.Интроекция — это очень … семейный защитный механизм по своей сути. С ней связано теплое и сладкое чувство принадлежности к чему-то бОльшему, чем ты сам, чувство защищающего большого дома. Вообще-то интроекция мне гораздо симпатичнее проекции.С детства нам всем давали понять: есть МЫ и есть ОНИ, весь остальной мир. Мы — делаем так. Мы — считаем так. Мы — думаем то или это. Думай как мы, и тогда мы — с тобой. Делай, как мы, иначе мы разлюбим тебя. НАШИ считают, что правильно ВОТ ТАК. Делай, как мы, и тогда тебе будут еда, любовь и поддержка. Тогда — ТЫ НАШ.Интроекция связана с нежелаением отделяться от рода из страха стать для него чужим и потерять питающую поддержку и чувство общности и защиты.Это очень важное чувство — что ты свой. Что у тебя есть свои. Наши. Что наши не бросят. Своим прощается то, за что до полусмерти бьют чужих потому, что они — чужие. Свои за то же самое прегрешение получают максимум небольшого леща. На сплоченности и прощении своих за одну лишь принадлежность к (чему — вставьте сами)— держится вся социальная психология. Все семьи, все кланы, все большие и малые группы. На объединении своих и на противопоставлении наших не нашим — начинаются и выигрываются войны. Кстати, огромная часть целебного эффекта групповой психотерапии состоит именно в том, что у каждого участника группы появляется на время новый дом. Где все — свои, где тебя принимают таким, какой ты есть. И иногда этого достаточно.Именно в свете вышенаписанного я предпочитаю работать с интроекцией уважительно. Движение и рост состоят вовсе не в том, чтобы ломать любые стереотипы и делать все наперекор. Думаю, напротив, рост в том, чтобы признавать важность чувства принадлежности и потребность в защите. Ценность принадлежать, иметь родню, собратьев, тех самых своих, которые простят тебя за то, что ты свой. За это вполне можно платить! Вопрос — чем?Интроекция в контексте психотерапевтической работы обычно обсуждается с позиций освобождения от устаревших модусов поведения и самоощущения. Из серии: «не маленький уже, а все еще тайком от мамы куришь за углом!». Или: «Плакать нельзя, но можно потому, что здесь нет того самого папы, который всегда так говорил тебе». И так далее.Я думаю, все несколько сложнее. Позволить человеку признать важность принадлежности (к чему бы то ни было!) — нечто большее, чем научить его демонстративно курить в гостях у мамы или истерически рыдать на глазах у папы. Принимая важность собственной принадлежности, можно научиться сообщать этим важным людям, что ты — другой. Необязательно это будет «я вырос и курю, где хочу», а, видимо: «Вы важны для меня, но я отличаюсь. Заметьте меня таким». И тогда вместо подростковых припадков мы можем увидеть начало взросления.PS Мой сосед Ваня, которому точно больше 30 лет, до сих пор находится на фазе «курю, где хочу». Он знает, что я не согласна с тем, что он курит у меня под дверью, но видели бы вы, каким тюремным героизмом озаряется его, похожее на обух топорика, лицо, когда он видит, что я вижу, что он курит! Это я к чему? Иногда работа с интроектами состоит в том, чтобы признать, насколько ты несвободен. Остальное может быть просто невыполнимо

Показать полностью…