Антон Толубеев / Лента

Горевание - трудная работа души. Посильная, но не окрашенная розовыми рюшами приятностей.

Так часто окружающие стараются выдернуть из этого состояния, отвлечь, прервать, так как мало с кем из нас просто оставались в горе, разделяя правду жизни, в которой новое появляется часто только после проживания тяжелых потерь. А значит и остаться с другими в их горе непонятно как. Вот и кажется, что лучший способ поддержать в горе - выдернуть его, прервать. А нередко - сбежать, дистанцироваться, отморозиться, выключиться.

Мне же кажется, что лучший способ поддержать другого в горе - разделить эту тяжелую правду, эти горькие чувства. Разделить - значит просто включенно и искренне (это ключевое!) остаться рядом в том, что есть.

Но так возможно сделать только после того, как собственный внутренний ад легализован и прожит.

Горевание - это место, внутри которого есть только одна дверь, и только я знаю как туда зайти.

Это место, куда внутри себя могу зайти только я.

Заходя в это свое внутреннее пространство, мне иногда кажется, что я могу оттуда не выйти.

Мне легче, когда я знаю, что рядом с этой дверью в горевание, есть люди, которые переживают за меня и не мешают мне просто быть в этом своем пространстве горя.

Но все равно, внутри горевания, я остаюсь наедине со своими внутренними демонами, болью от потери, горькими слезами и камнем в груди.

Горевание - это пространство внутреннего ада, не достав дна которого, невозможно оттолкнуться, что бы снова полностью вынырнуть в мир.

В горевании, невозможно знать заранее на сколько глубок этот ад, где его дно и сколько времени нужно проделывать работу по прощанию со своими иллюзиями и надеждами, по перебиранию своего прошлого, что бы отделить то, что может остаться лишь воспоминаниями, от того, что является моими истинными ценностями.

Горевание - это искренний диалог самой с собой, обращение к себе, поиск внутренней правды, оплакивание тех мест, от которых оторваны надежды иллюзии и ожидания.

Самыми поддерживающие и одновременно болезненные слова в горевании - это уже произошло, это уже произошло в реальности.

Это маленькая внутренняя смерть, которую можно только принять и оплакивать ее.

Но я знаю, что только погрузившись в глубины этого ада до конца, возможно нащупать дно и оттолкнуться наверх.

Я знаю, что погружаться вниз возможно только тогда, когда я несу в себе достаточно ресурсов, которые погружают меня на глубину. И в этом погружении, как у ныряльщиков из фильма "Голубая безна", есть только одна страховка, только одна нить, позволяющая ориентироваться в этом пространстве - вера, что это когда-нибудь закончится и я стану сильнее.

Показать полностью…

За любым психосоматическим заболеванием стоит способность тела брать на себя функции души. Или способность души делегировать телу те аспекты переживаний, которые кажутся для неё невыносимыми. Можно разобрать общую схему возникновения психосоматических нарушений на примере проблем с позвоночником. "Он все взвалил на свою спину", "пока не переломил хребет" – знакомые выражения, не правда ли? Как правило, так поступают очень ответственные люди, искренне переживающие за результат своей деятельности. Очень часто этим переживаниям сопутствует повышение внутреннего напряжения. Такие люди, как правило, не меняют своих установок повышенной ответственности. Следовательно, напряжение становится хроническим и постепенно трансформируется в соматические симптомы (боль, дискомфорт), а потом и в полноценные психосоматические заболевания. В данном случае обычно возникают проблемы с позвоночником.Мы не сможем напрямую договориться со спиной или с головной болью. Потому, что сознание и тело разговаривают на разных языках: первое использует слова, а второе – ощущения. Невозможно приказать зубу перестать болеть. Можно попробовать попросить. Можно попробовать договориться с мозгом и расслабиться. И вот тогда, на языке ощущений, зуб, возможно, поймет вашу просьбу. Но вероятность того, что это получится, невелика.Есть очень красивая фраза: "Язык оккупировал мозг". Все внутренние диалоги происходят с использованием языка. Следовательно, тело в нем не участвует. Или участвует косвенно и не совсем понятно, каким образом. Считается, что речь – процесс левополушарный. Однако эксперименты Лурии времен Второй мировой войны показали, что правое, эмоциональное, полушарие тоже воспринимает речь. Речь воспринимается на уровне отдельных звукосочетаний. Благодаря этому мы воспринимаем поэзию, мантры, заговоры. Зубы можно заговорить. Мне приходилось использовать русские заговоры против зубной боли для своего сына, когда он был маленьким. Это работает. Но это все симптоматическое воздействие. Хочется понять, как может работать психотерапия в глобальном, глубинном смысле.Постоянно приходится сталкиваться с вопросом "Почему это со мной происходит? Объясните мне, в чем причины моих проблем?". Человеку кажется, что, если я скажу, что–то типа "Ваша депрессия возникла из-за того, что вас в пятилетнем возрасте уронили с балкона", проблема рассосется.Возможно, этому распространенному убеждению мы обязаны психоанализу. Согласно этой концепции в процессе развития и социализации личность проходит ряд критических моментов. Если кризис пройден успешно, то человек развивается гармонично, если – нет, то возникшая дисгармония в развитии способствует накоплению невротических проявлений.Кроме возрастных травм могут быть также травмы, возникшие в результате переживания ситуаций, несущих угрозу для жизни или потери близких. Считается, что в результате переживания травмирующей ситуации возникает очень сильный аффект, который вытесняется в подсознание из-за того, что человек не может его пережить и, как следствие, осознать. Актуализация вытесненного переживания позволяет выпустить негативные эмоции, связанные с ним. Таким образом происходит своеобразная нейтрализация психотравмы.Казалось бы, все просто. Но, на самом деле, эта история несколько сложнее. Как можно отреагировать травмирующую ситуацию младенчества, когда речь, в нашем понимании этого слова, отсутствует? Как мы можем понимать, что отреагируем именно эту ситуацию, а не какую-то другую, подкинутую нашим воображением? Конечно, дыма без огня не бывает, но все же…На наш взгляд, самая главная сложность с отреагированием заключается в другом. Над невротическим ядром, возникшим в детстве, надстраивается огромное количество более поздних связей. Если дерево растет на краю обрыва, оно уже приспособилось к этим условиям, которые со стороны кажутся неприемлемыми для жизни. Что с ним будет, если его пересадить в другую почву и, самое главное, в другой рельеф? Ему придется заново учиться выживать. Поэтому далеко не всегда отреагирование травмирующей ситуации ведет к прогнозируемым изменениям и улучшению качества жизни.Еще более загадочная история происходит тогда, когда без всякого отреагирования нам просто предлагают объяснение источника возникновения всех бед. Что-то типа того, о чем я написала в начале. Мне ни разу не приходилось встречаться с тем, что подобные рационализации кому-то помогли. Совершенно не понятно, что делать с этим знанием. Практические рекомендации, которые часто даются на основании подобных истолкований, часто не связаны с ними напрямую. Если связаны – то человек не в состоянии их выполнить, именно потому, что не знает, как их выполнять. Это и был его запрос. Поэтому выражение "Зри в корень" в контексте практической психологии часто оказывается, как минимум, неполезным. Лучше ориентироваться на ресурс.Прощальное письмо симптомуОдним из способов использования языка для адресной активации внутренних ресурсов человека является "прощальное письмо симптому". Прощальное письмо симптому – это прием, предложенный Носсратом Пезешкианом, который можно рассматривать как квинтэссенцию позитивной психотерапии.Основной целью данного эксперимента является выработка у человека принятия симптома. Под симптомом мы понимаем те обстоятельства или личные переживания, которые воспринимаются как травмирующие. Принятие предполагает осознавание роли и места симптома в жизни человека, в результате чего снижается субъективная значимость травмирующей ситуации. Когда нас что-то беспокоит, кажется, что в жизни нет ничего, кроме этого. Письмо позволяет не только научиться рассматривать симптом как часть жизни, но и найти новые способы реагирования на него, активировать ресурсы для качественно нового стиля адаптации к жизни. Это своего рода контрпрограмма для мозга.Например, у подростка есть велосипед. Он с удовольствием им пользуется. Но потом вырастает, и велосипед становится слишком мал для него. Кроме того, старый велосипед не выполняет тех функций, которые необходимы юноше. Он ощущает потребность в новом двухколесном друге и меняет его. Точно так же – у человека были определённые личностные качества, которые его вполне устраивали и позволяли структурировать свою жизнь. Но потом ситуация изменилась, и то, что раньше помогало, превратилось в помеху.ИнструкцияПредставьте, что у вас длительное время был друг – симптом (например, "страдание от неразделенной любви", "созависимые отношения" и т.п.). Общение с этим другом, очевидно, привносило в вашу жизнь что-то важное для вас. Но, как это часто бывает, этот контакт сам себя исчерпал. Вы решили расстаться с этим другом. Сейчас вам надо написать ему прощальное письмо.Ваше послание должно состоять из трех частей. В первой части послания вам надо поблагодарить симптом за то, что он вам давал. Во второй – вам надо обосновать, почему вы решили с ним расстаться, в третьей – описать, как будет складываться ваша жизнь без этого симптома. Какие конструктивные действия вам позволят строить более конструктивные отношения с окружающей средой и другими людьми.Методические комментарии. Обратите внимание на точное название симптома. Оно должно соответствовать самоощущению. Прежде чем собирать текст, желательно тезисно прописать идеи всех трех частей. Очень важно, чтобы текст был максимально конкретным. Желательно избегать общих фраз, типа "благодарю тебя за все хорошее, что ты мне давал", "после того как мы расстанемся, моя жизнь станет безоблачной" и т.п.Необходимо постараться максимально точно указать, какие именно проблемы в жизни симптом помогал решать человеку. В письме важно также объяснить, почему симптом стал ему мешать и какие другие жизненные ресурсы он подключит для того, чтобы справляться с теми ситуациями в жизни, когда симптом был ему необходим.Стилистически, обращаясь к симптому, надо избегать формулировок "Из-за тебя я не могу делать что-либо. Ты мешаешь мне" и т.п. Их стоит заменить на фразы: "С тобой я не делаю что-либо". Тем самым мы избегаем перекладывания ответственности за свою жизнь на симптом. По стилистике текст должен соответствовать эпистолярному жанру. Например: "Здравствуй, мое отсутствие чувства меры! Это – мое прощальное письмо к тебе". И т.д. При этом желательно, чтобы клиент избегал излишних "красот", свойственных этому жанру.Мы далеки от иллюзии возможности исцелять онкологию психотерапевтическими методами. Но, тем не менее, некоторые специалисты считают рак психосоматическим заболеванием. Следовательно, в его зарождении и развитии значительная роль принадлежит психологическому фактору. При составлении письма в случаях психосоматических нарушений есть смысл обращаться не к диагнозу как таковому, а к эмоции, чувству, убеждению или переживанию, которые сопровождают человека, когда он задумывается о болезни. В случае онкологических заболеваний мой опыт показывает, что чаще всего таким разъедающим изнутри чувством является переживание, которое может быть выражено словосочетанием "я виновата". Обратите внимание, не "чувство вины", а именно ощущение "я виновата". Вообще, когда мы пытаемся сформулировать разрушительное убеждение, имеет смысл поиграть словами и подыскать такие, при проговаривании которых будет возникать наиболее сильный эмоциональный или телесный отклик.Текст письмаЗдравствуй, дорогое моё убеждение "Я виновата"! Я пишу тебе впервые, и это – моё прощальное письмо. Мы много лет были вместе, ты помогало мне, поддерживало меня и было мне нужно. Я благодарна тебе за это время. Ты научило меня смотреть критическим взглядом на себя и свои поступки, научило обращать внимание на самые мелкие мелочи жизни и подмечать все черты моего характера. Благодаря тебе я научилась вникать в проблемы и тревоги других людей, понимать и заботиться о тех, кто рядом. Благодаря тебе я научилась понимать, что уже сделанные мною поступки – свершившийся факт, их не изменить. Научилась анализировать себя, свои мысли и сделанное мною. Ты научило меня структурировать время и давать оценку событиям.И, научившись всему этому, я поняла, что нам пришло время расстаться. Оставаясь с тобой, я не могу в полной мере реализовать себя. Время, структурированное с твоей помощью, – не креативно, расходуется не творчески. Постоянно оглядываясь назад, я показываю будущему спину, лишаю себя возможности ставить себе перспективные задачи. С тобой я нахожусь в иллюзии, что я что-то могу изменить в прошлом, а это невозможно. Копание в прошлом лишает меня возможности развития. А это – путь в никуда. Из-за постоянного осуждения себя и нелюбви к себе я не могу любить и дарить любовь моим близким, потому что не умею.Я благодарна тебе за то, что ты было рядом, но теперь у меня будут другие спутники. Мне нужно многому научиться. Видеть смысл в моих поступках, даже тех, которые мне не нравятся, и извлекать из них опыт. Мне необходимо осознать моё место в жизни других людей. Перестав цепляться за прошлое во имя будущего развития, я смогу принять то, что моё развитие может оказывать на близких различное воздействие. Прощай.

Показать полностью…

ЛИЦО ЛИ ДОМА ЧИСТЫЙ УНИТАЗ и надо ли бояться оценки мамы

Сидим в гостях у подруги. Девичник, мандарины, такса бегает под ногами и таскает бумажки от конфет, пахнет кофе, в окнах стоят семисвечники.

— Как у тебя чисто, Юля, удивительно просто! — говорит кто-то.

— Ой, не травите душу, — прячет глаза хозяйка дома, — ко мне и так мама завтра приезжает, так еще и вы все заметили.

Все девочки выпрямляются и начинают озираться. Что мы тут такое заметили? Или не заметили? Вот сверкающий паркет, который моется двумя старшими дочерьми Юли по графику через день. Вот взъерошенные пылесосом коврики, скандинавский стиль, уют и мягкость, сплошное хюгге. Расставленные по ранжиру тарелки, банки со специями, в кофемашину можно смотреться как в зеркало, даже окна на зиму у нее вымыты до блеска. Энтузиасты, моющие перед Новым годом окна, вызывают у меня трепет перед недостижимым идеалом домашнего хозяйства. Причем не то чтобы Юля была домохозяйкой — у нее свой бизнес, и в офис она ездит четырежды в неделю.

— Нет, девочки, вы меня даже не утешайте, — твердит свое расстроенная подруга, — вот мама завтра приедет и пойдет смотреть верхи шкафов.

— Какие еще верхи шкафов? — в ужасе спрашиваем мы.

— Ну, дверные петли… — окончательно падая духом, Юля выходит из кухни (видимо, плакать в ванную).

Мы переглядываемся. Верхи шкафов и дверные петли. Мама пойдет их смотреть. Чудные дела творятся в Датском королевстве.

Подавив желание быстро произвести опрос на тему частоты мытья дверных петель среди нашей женской компании, я кричу через дверь:

— Юль! А твоей маме сколько лет?

Надо заметить, что наша подруга старше всех — обе ее дочери уже учатся в институте, но мы не знаем, сколько ей самой исполнилось. Свечек на день рождения на торте она не зажигает, а выглядит прекрасно. И она, и ее дом, и ее собака. Абсолютная гармония. При чем тут верхи шкафов?

— Маме семьдесят один, — глухо доносится из-за двери в ванную.

— Какие глупости, — шепотом говорит самая младшая девочка в компании, — зачем бояться мамы, когда у тебя обе дочери уже выросли, и вообще ты сама давно не ребенок?

— Меня больше интересует, зачем мыть дверные петли, — озабоченно крутит головой другая девочка, которой скоро предстоит рожать первенца. — Про дверные петли даже в пособиях по гигиене и санитарной очистке комнаты для новорожденного ничего не написано. А, кстати, как называются верхи шкафов? Кто-нибудь моет верхи шкафов?

— В семьдесят один, — торжественно вступает в дискуссию наша самая боевая подруга (у нее четверо сыновей, и она пристраивает их к домашнему хозяйству с переменным успехом), — в семьдесят один я очень надеюсь уже не замечать никаких шкафов, включая собственные, и вообще наконец вычеркнуть эту дурацкую чистоту в доме из списка приоритетов! Сейчас куда деваться, приходится уборку делать, чтоб по квартире пройти можно было. Вещи пятерых мужиков туда-сюда раскладываю с утра до ночи. А как дети все вырастут и съедут — да даже в гости не хочу ни к кому, буду просто радоваться, что наконец одна дома осталась.

Я, как всегда, молчу и думаю о своем.

У нас у всех есть мамы. И да, они учили нас быть отличными хозяйками. Потому что в советское время унитаз был лицо дома (или как там звучало это присловье?), а бабушки рассказывали нам притчу про выбор невесты по чистоте промывания гречки (ну знаете, когда брали самую захудалую девчушку, потому что она не три и не пять раз мыла гречу, а пока та чистой не станет). Умение содержать дом в чистоте и иметь полный холодильник считалось основной характеристикой женщины, даже если она работала в три смены.

Моя собственная бабушка до самой смерти крахмалила белье. И полоскала его руками. В ванне три раза, ага. Нет, эти ваши стиральные машины ничего не умеют, только порошком воняют, полотенца после них не белые, а без крахмала простыня не разгладится. Она спрашивала у нас с сестрой по телефону, учит ли нас мама, что пятна крови можно отмыть холодной водой и хозяйственным мылом, удивлялась, что у меня нет своей тетрадочки с записанными вручную рецептами, и сообщала, что не верит в мое будущее. Кому нужна твоя учеба, если ты — не хозяйка?

Моей однокласснице, собравшейся замуж в 19 лет, мама перед свадьбой говорила: «Как же ты будешь жить? Ведь ты даже не знаешь, как часто надо менять полотенца!».

И вот теперь моя более чем взрослая подруга плачет в ванной перед Новым годом, потому что предчувствует визит 70-летней мамы, которая останется недовольна чистотой дверных петель в ее доме.

Очень вероятно, что все мы в глубине души понимаем, что мам не переделаешь. Они так устроены, что заметят все дверные петли и будут спрашивать, где у нас стремянка, чтобы залезть и провести пальцем по верху шкафа. Пыль! Как ты живешь! А муж что тебе говорит? А детей не жалко, они пылью дышат? И вообще — что люди подумают?

У меня давно нету мамы, и я с этим ничего не поделаю. Бабушки тем более нет. Когда я ухаживала за старенькой бабушкой, она слабеющим голосом рассказывала мне, как пересыпать перину руками на балконе (пока она была в больнице, я вызвала по интернету химчистку, перину увезли и привезли как новую в свежесшитом чехле, но бабушка учуяла запах химии и три ночи страдала). Мне хотелось поговорить с ней о ее собственной послевоенной юности, о детстве моей мамы, о том, как мы когда-то всей семьей ходили кормить лебедей в бухте и сажали яблони на даче. Но она могла только твердить, что я опять не задвинула до конца дверцу книжного шкафа, и туда набьется пыль, и соседи на поминках подумают ужас что, ведь у нее всегда было чисто, а я точно не додумаюсь вынуть все книжки и пропылесосить полки изнутри.

Как говорят, подожди осуждать старших, пока не дожил до их возраста. Но хочется надеяться, что когда я лет через 20-30 приду в гости к своей взрослой дочери, я даже и не вспомню такое слово — верхи шкафов. Усядусь на кухне, буду помешивать чай и рассказывать ей:

— А знаешь, солнце мое, было когда-то время странных требований к женщине. Считалось, что хорошая хозяйка сама успевает надраить пол зубной щеткой, каждый день готовит обед из трех блюд… и посуду моет руками и горчичным порошком, а то от бытовой химии отрава и аллергия. И не забывает засолить несколько бочонков квашеной капусты на зиму.

— Ничего себе! — вытаращит глаза моя взрослая дочь. — Какую доисторическую эпоху ты помнишь! А мне-то казалось, что мы с тобой уже жили в то время, когда хорошая хозяйка — это была та женщина, которая умела организовать быт так, как ей удобно. Нравится ей — моет пол руками, а может — нанимает домработницу. Хочет — покупает посудомоечную машину и три сервиза, а хочет — имеет по тарелке на каждого члена семьи и общий заварочный чайник на всех.

— Это что… — глубокомысленно замечу я, игнорируя невыглаженные занавески на окнах дочкиной кухни, — ты представляешь, моя бабушка жила в ту эпоху, когда полагалось все вещи самой себе шить! На швейной машинке «Зингер»! А кто не умел шить, того замуж не берут, примета такая была.

— Твоя бабушка была из реконструкторов-ролевиков? — встрепенется дочь. — Ты не рассказывала! И как, замуж она за ролевика-толкиниста вышла, или таки не взяли?

И тут я засмеюсь и обниму ее с чистой совестью. И пойму, что все, наверное, правильно сложилось в ее отношениях с бытом и собственной мамой.

Показать полностью…

Когда начинаешь тяжелый подъем из кризиса – из горя и депрессии, из долгого периода молчания, из болезни – часто возникает момент "что же ты молчала".К тебе возвращаются краски мира, звуки и запахи.Близкие и друзья внезапно оказываются рядом. Они, может, и всегда были рядом, просто их невозможно было разглядеть.Мы говорим им: "Господи, как же мне было плохо-то".А близкие с искренним участием спрашивают: "Но почему ты молчала?".И, с одной стороны, обидно – потому что а как же все те случаи, когда ты ходила с отчаянным лицом? И не молчала, а стонала, или даже пыталась что-то рассказать, но эти бесчувственные люди не поняли?С другой стороны, самокритично вспоминаешь, что и правда говорила бессвязно. Взрывалась на пустом месте. Психовала. Думала "да бесполезно им объяснять".Так воооот оно что, говоришь себе ты.Все было неправильно. В следующий раз я буду умнее, я буду рассказывать и меня услышат!Ха.И нет.Потому что переживание кризиса коварно – где-то там, на дне, есть состояние, в котором слова исчезают. Мы как будто рассыпаемся на части, слова тоже рассыпаются на буквы, из них не получаются больше связных историй.Мы немые, как головастики. Любое чужое слово бесит и обжигает.Это довербальное, если хотите, младенческое состояние, где слов еще нет.Где нет еще нас. Где есть осколки смыслов в воронке, закручивающей – нас? Или то, что от нас осталось? Или то, что потом станет нами?И даже когда мы искренне пытаемся что-то кому-то объяснить, рассказать, как нам плохо – выходит, как сквозь толщу воды. Невнятное бульканье.В этом состоянии мы часто и к психотерапевту приходим.И вот тут бывает истинное мучение для двоих – когда психотерапевт ждет какой-то связной истории, а человек напротив него в кресле корчится в этой довербальной боли.Терапевт, как он был научен, спрашивает: "В чем ваш запрос?". А у человека звенит в ушах, он не понимает не только слово "запрос", но, честно говоря, даже слово "ваш".Довербальная боль, к сожалению, не слышна уху.Она как разговор китов в океане на сверхнизких частотах. Ее надо слушать каким-то другим органом.Но в какой-то момент мы начинаем тяжелый подъем с глубины. Это неизбежно.И по мере всплытия – какое же это облегчение – слова возвращаются обратно.И теперь можно объяснить, где болит, потому что появилось расстояние между нами и "болит". И складывается в первом приближении история. Ее можно рассказать близким, не чувствуя ожога, повторяя по несколько раз непонятные места, объясняя и даже убеждая.А еще чуть-чуть дальше – возвращается письменная речь.С ее помощью можно сделать из боли сюжет, превратить в страшную сказку, дочитанную до предпоследней страницы."Как же мне было плохо" - написано на этой странице большими буквами."Но почему ты не говорила?""Не могла. Не умела говорить"И можно перевернуть страницу, и выйти на улицу, щурясь от весеннего солнца.От бликов на воде.От усталой радости.

Показать полностью…