Любовь Якушева /
Лента
7 февраля 2025
Страдать об партнера
Представьте, что человек длительное время (!) не получает в отношениях тепла, близости, признания, любви, возможности разместить свою сексуальность и темперамент и прочее. Короче, испытывает некоторый дискомфорт, иногда весьма существенный для личности. И вот идут годы (!), а реализовать это невозможно. Получить это для себя в отношениях с этим партнером невозможно. Как вам кажется, человек остаётся в этих отношениях для того чтобы получить или НЕ ПОЛУЧИТЬ?
Да. При этом декларироваться может все, что угодно. Человек может биться о партнёра в негодовании и неудовольствии. Он может попадать в отчаяние и снова заходить на новый круг надежды все таки получить то, чего он так «жаждет». И кажется, что вот вот получится расколдовать партнёра и удастся-таки реализовать в этих отношениях то, что так «хочется»...
Но в какой-то момент пора признать правду. Эти отношения нужны именно для того, чтобы НЕ получить. Чтобы НЕ стать тем, кем надо бы стать. Чтобы НЕ делать то, что уже МОЖНО делать. Очевидно, что этим способом человек обеспечивает себе наименее тревожное существование. Имеет право...
Партнёр очень нужен для всего этого. У него важная миссия. Об него можно бесконечно останавливаться в своей возможности реализовать весь тот потенциал, который страшит самого человека. Ну и виноватый в неудавшейся жизни всегда есть. Ведь это в отношениях с ним «я угас, сжался и скукожился»...
О эти партнеры, которые мешают жить. Если бы вы знали, как вы важны в этой миссии! Об вас можно не делать. Не реализовываться. Не получать. Не желать. Об вас можно и не жить.
А значит, не испытывать тревоги. Не пробовать новое. Не сталкиваться с непредсказуемостью мира. Не рисковать. Не расти, в конце концов...
Оставайтесь колыбелью. Оставайтесь убежищем. Несите свою миссию гордо и важно. Вы нужны, как бы вас ни пытались убедить в обратном. Защищайте своего партнёра от побега к себе. Не дай бог он вырастет и кайфанет по-взрослому.
РОДИТЕЛИ - ЭТО НЕ ВСЕГДА ВАША ОПОРА....А ВОТ ВЫ СВОЯ ОПОРА ВСЕГДА!
«Вы понимаете, что такое жить, если у вас трое очень маленьких детей с небольшой разницей в возрасте?»: история побега многодетной матери от упреков собственных родителей
Наша читательница Наталья Нарышкина прислала нам свою историю, в которой рассказала, как решила уехать с семьей жить в Болгарию. По ее признанию, новая страна стала для нее убежищем от нелюбви и упреков, которые она получала в свой адрес от собственных родителей, недовольных ее материнскими качествами. С такой проблемой, к сожалению, сталкиваются очень многие российские семьи. Именно поэтому мы решили опубликовать рассказ Натальи.
В болгарской сети супермаркетов социальная реклама Детских деревень SOS. Да, оказывается, они тут тоже есть, в небольших населенных пунктах, и в них, кстати, живут в основном цыганские дети — самые уязвимые дети в балканских странах. Но реклама говорит о другом, про цыган там, конечно же, не упоминается. Она затрагивает каждого. «Вспомните, как Ваши родители заботятся о Вас! Помогите детям в трудной ситуации, пожертвуйте на кассе один лев!».
После этой рекламы я на какое-то время впадаю в ступор. Да, я пожертвовала один лев — это половина евро и примерная цена батона. Дело не в этом.
Я молодая мать троих детей с небольшой разницей в возрасте, и для меня остро важен вопрос родительской заботы. Я хочу научиться правильно заботиться о своих детях. Не кричать на них, не шлепать и не говорить в сердцах: «Ты что, дурак?». Я мечтаю, чтобы мои родители начали заботиться обо мне, безумно уставшей тридцатипятилетней тетке, сбежавшей в эмиграцию.
«Ты так устала, дорогая! Пойди отдохни, дорогая, а мы пока погуляем с твоими детишками. Ах, тебе надо работать? Ну твоя работа и твое развитие действительно очень важны, мы все равно погуляем с детишками и побудем пока на подхвате!», — примерно такого отношения я безнадежно жду уже давно.
Да, наверное, это инфантильно. Судя по всему, я никогда не дождусь большего, чем скандалы о том, что мои дети неправильно одеты или что я их недостаточно развиваю. Мои родители считают, что меня надо воспитывать, а помогать практическим образом они не хотят. Хотя (похвастаюсь) мои дети достаточно самостоятельны, чтобы, например, подогреть себе еду в свои восемь. И знают два языка в свои пять.
«Позвоните родителям», — кто не знает этот призыв из социальной рекламы. Я видела его несколько лет назад в московском метро. Тогда я еще не родила всех трех детей и вообще не понимала, о чем речь. Что, кому-то так трудно престарелым родителям позвонить, думала я. Особенно, если они в другом городе живут.
Теперь да, мне очень трудно им звонить. У меня повышается пульс и жутко быстро бьется сердце, когда я вижу от них смс. Я ужасно боюсь, что на меня сейчас обрушится шквал критики о том, что я плохая мать. Что мои дети, например, порвали именно ту советскую книжку братьев Гримм, за которую они когда-то героически сдавали макулатуру и стояли в очереди. Ну да, никто же не думает о том, что я не могу спокойно посидеть в туалете с закрытой дверью. Что, может, эта книжка — это цена за мою помытую голову или за готовый ужин. Что мне проще ее заклеить или купить новую, чем следить за сохранностью всех книжек и игрушек. Да, мне правда жаль, что так получилось. Но тренировать свою самооценку как родителей и воспитателей на мне нельзя.
Злым бабкам на улице плясать на моей материнской самооценке тоже нельзя. И я сама знаю, как надеть моим детям шапочку. И их мнение о том, как мне успокаивать на улице моих скандалящих детей (так бывает, конечно), мне не нужно. Да, я заметила, что у меня отвалилось колесо от коляски. И да, все мои. Уж точно не ваши. МОИ!
Когда я была волонтером в одной организации, которая помогала детям-сиротам, однажды мой коллега обратился к нашим подопечным: «Дети мои!» — «Мы не твои дети, мы дети государства», — тут же последовал ответ. Так вот, они не ваши дети, и даже не дети государства. Они МОИ дети.
Родина не мать. Родина — мачеха. Воспитатель в детском саду на свете всех милее, всех румяней и белее. Бабка на улице готова предложить мне отравленный гребень, чтобы доказать, что она куда уж лучше меня и вообще тридцать лет проработала в школе и все знает.
Мой дом — это не моя крепость, ведь если мой ребенок уже час орет от колик, мои соседи начинают стучать в потолок, и я боюсь каждого звонка, вдруг они вызовут опеку или полицию. Да, я даже сделала ради этого ремонт на мои декретные деньги. Нет, я социализированная и достаточно хорошая мать, но меня вот в детстве пугали, что если я буду орать, то отдадут в детский дом. Все эти страхи в стенах декрета и под громкий соседский стук тапком воспряли и никуда не уходят.
Опека так и не пришла. Зато мои родственники, те, кто, казалось бы, самые близкие люди, очень любили навязаться ко мне в гости и вместо того, чтобы дать мне возможность посидеть полчаса спокойно в туалете и почитать книги братьев Гримм, обрушивали на меня рассуждения о том, какой мой муж ужасный отец — сломал кукольный домик. (Он просто врезался случайно ногой в один из десятков кукольных домиков, которые сплошным слоем закрывали весь наш пол).
Наверное, я должна была развестись, внуков отдать им (они же лучше знают, что делать с детьми), а сама умереть — они всерьез рассматривали такой вариант, когда мне во время третьей беременности обнаружили доброкачественную опухоль. Никто вначале не знал, что она доброкачественная, только я и муж почему-то были в этом уверены. «Наташе нужно подлечиться, но куда деть детей», — так это звучало. То есть они понимали, что взять детей все-таки не могут, вот и воспитывали меня, чтобы я следила за мужем и братьями Гримм — пытались, видать, добиться хоть какой-то пользы от нас, никчемных. Но зачем эту пользу выбивали из меня бабушки на улице?
Так что я мечтаю лишь об одном — не звонить родителям, а посадить всех моих детей в машину и уехать за тридевять земель на вторую родину моего мужа — в Болгарию. Хочется пожить, понимаете! Не удовлетворять нужды государства, бабок на улицах, соседей, родителей. Не быть такими удобными им, а жить! Вот вы помните, что такое жить? Вы понимаете, что такое жить, если у вас трое очень маленьких детей с небольшой разницей в возрасте?
Мы уже были тут раньше в отпуске на море, у добрых родственников и в Софии, и знали, что жить здесь можно. Можно спокойно растить детей. Можно не умирать на работе и получать достаточно средств. Можно даже не делать ремонт. Можно писать родителям смс: «У нас все хорошо, мы пока не умерли». Они не поверили, что мы взрослые, ни после наших героических работ, ни после троих детей, ни после покупки машины, ни после ремонта. Они так и не начали нас уважать. Порванные Гримм и сломанный кукольный домик для них важнее всего — вот истинный показатель нашей ценности. Может, взрослость — это эмигрировать? Начать все с нуля? Иногда мне и вправду хочется умереть, но я же не могу. Нужно вытянуть это все до конца.
Мы и вправду сели в машину, побросали туда только самые необходимые кукольные домики и за три дня преодолели все семь гор и семь лесов. И приехали в страну гномов. Ну или хоббитов. Откуда эльфы отправляются в Валинор. И живем тут уже больше года.
И получается, что мать — это сыра земля. Не только потому, что она нас когда-нибудь упокоит, когда мы умрем, но и потому, что она дает силы. Не только периодически садиться в самолет и выполнять необходимые действия на Ородруине, но и жить. Жить и растить детей, когда иногда хочется умереть. Работать, чинить кукольные домики, заклеивать книжки, звонить родителям, жертвовать один лев на цыганских детей в Детских деревнях.
Трагедия же не только в том, что на выжженной земле невозможно построить новую культуру родительства, где у детей есть их родители, а не только государство, готовое их в любой момент предать с пенсиями. Не только в том, что нет практик этого родительства, оно не передается по наследству, наши родители не умеют быть крепкими, как скала, и гибкими, как глина. Для них важны они сами и кукольные домики, которых не было в их детстве. Проблема в том, что и я сама не умею быть матерью. Не могу. Я сама выжженная земля, а боль моя рвется наружу в виде гнева. Я как Ородруин.
Я не могу играть. Да-да, не могу. Я могу заниматься только чем-то полезным — для семьи, для детей. Я не знаю, как быть матерью. Я читала Ньюфелда и Петрановскую, но не видела своими глазами, что значит быть заботливой альфой. И поэтому я живу здесь, в Болгарии. Чтобы научиться этому. Я вижу, как ведут себя приморские южноевропейские родители со своими детьми.
Да, они действительно умеют заботиться. И не прекращают свою заботу и тогда, когда их дети сами способны зайти в супермаркет и купить там продукты. Некоторые родители так хороши, что дети хотят жить с ними до и после сорока лет. Ведь если человек смог стать родителем (крепким, как скала, и гибким, как глина), если он нашел в себе силы заботиться, если он и вправду альфа — он будет таким всегда. И его ребенок и в 40 лет все еще ребенок, и в 60. «Она — мой ребенок», — говорит болгарская бабушка моего мужа про свою дочь, его мать. Хотя моя свекровь, конечно же, вполне себе социализированный человек. Она достаточно многого добилась в жизни. Но эту неделю, когда она приезжает к матери, она ребенок. Ведь и ей нужно тепло. И она в чем-то уязвима.
Просто тепло. Не обязательно даже дать мне возможность посидеть в туалете или поработать — хотя болгарская бабушка мужа внезапно дает мне и это. А просто тепло. Хорошее уважительное отношение. Отсутствие этой постоянной трагедии из-за кукольного домика и братьев Гримм. Ей же даже ничего не нужно от нас. И авторитет не нужно свой на нас тренировать, и для наших детей быть лучше нас, и рваные книги ее даже не расстраивают, и от ремонта она отказывается. Ей просто надо иногда нас видеть (но не часто, а то в Болгарии бензин дорогой), а мы, по ее оценке, зарабатываем пока что еще меньше, чем нужно семье с тремя детьми. И каждый раз, когда мы приезжаем, она старается быть полезной — и еду готовит детям, и оставляет им подарочки в общем коридоре за входной дверью — как самый настоящий Дед Мороз, предварительно позвонив и потом исчезнув. И дает нам готовую еду в банках, и соленья-варенья, и помидоры, и картошку с огорода. И мы внезапно ощущаем себя богатыми. Детьми и родителями одновременно. Как и надо.
НЕ ЕШЬТЕ СВОИ ЧУВСТВА
Если в стакан наливать воду, ты не можешь налить больше, чем войдет в стакан. Если есть по голоду, то не съешь больше, чем нужно, чтобы насытиться. Теоретически. Практически "голодов" у нас много.
Помните анекдот про сушняк с похмелья? "Воды не было, я купил печенья". Вот примерно то же самое происходит во всех 22 видах голода, которые мы испытываем.
___Того, что мне нужно не было, я купил еды___
1) ГОЛОД ПО СЛОВАМ ПОДДЕРЖКИ И ПОНИМАНИЯ
Нам очень важно знать, что в этом мире мы не одни, что кто-то - за нас. Мы нуждались в добром слове в детстве, и мы нуждаемся в нем сейчас - иметь рядом близких, которые смогут поддержать, сказать: "Я знаю, как тебе нелегко, и вижу, как ты сражаешься. Я за тебя и на твоей стороне. Ты можешь на меня рассчитывать". Если в детстве нас не успокаивали и не утешали, мы утешались конфетой, зажевывая сладким соленые слезы.
2) ГОЛОД ПО ПРИНЯТИЮ И ЛЮБВИ
Когда с детства мы получали условную любовь - чтобы с нами были ласковыми, мы обязаны были не проявлять эмоций, не досаждать, не требовать, не быть, слабыми, нуждающимися, мы научились заедать эту потребность, как бы сглатывать себя - и в ответ получать теплый взгляд и принятие. "Хорошо кушать" - и в ответ получать похвалу.
3) ГОЛОД ПО ЧУВСТВУ УВЕРЕННОСТИ В СЕБЕ
Могло быть так, что в детстве родители тревожились, сомневались в способностях ребенка, опекали - и могло сформироваться ощущение, что в одиночку я не справлюсь. Как будто нет опоры - чувство неустойчивости. Еда, тяжесть в желудке симулирует это ощущение - крепкости, уверенности, опоры.
4) ГОЛОД ПО ПРАВУ НА СВОЮ ЖИЗНЬ
Часто в детстве нас высмеивают и стыдят за наши потребности, называя это эгоизмом, упрямством, неразумностью. Так формируется “направленность на других”: другие всегда кажутся важнее, им больше надо, они слабее - ну. а мы-то сильные, потерпим, выдержим. Но по сути мы подчиняемся, прислушиваемся, не хотим расстроить - тем самым смиряя себя, свое право быть собой. А еда - это разрешенное время на себя. Разрешенная возможность выбрать вкусное ДЛЯ СЕБЯ, а не ради "всего хорошего". И она становится побегом от круговой ответственности за окружающих.
5) ГОЛОД ПО ОТДЫХУ
Успешные и трудолюбивые мы часто не позволяем себе ничегонеделания, потому что внутри сидят требовательные голоса и гундят “ты должна!”, в то время как хочется свободы, отдыха, просто полениться, просто побыть вне груза обязательств и кнута долга. Но разве можно просто лежать, тупить? А вот поесть можно. "Честно заработанный перерыв". Единственный вариант отдохнуть - за едой. Тут никто не упрекнет, даже внутренний критик.
6) ГОЛОД СВОБОДЫ
Иногда в своей, в принципе хорошей жизни мы чувствуем себя как в тюрьме. Жажда нового, жажда свободы тянет нас куда-то отправиться, что-то изменить - это про возможность исследовать и видеть новое, про живительное любопытство, про открытость, про силу познавать мир.
7) ГОЛОД НОВЫХ ОЩУЩЕНИЙ
Часто еда, новые рестораны и вкусности - единственное, чем мы питаем потребность в новизне. Особенно когда мы вынужденно делаем изо дня в день одно и то же - работа, семья, дом. Но наша психика нуждается в разнообразии, ей хочется новых вкусов в широком смысле, а не только вкусностей! .
8) ГОЛОД ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
Когда с собственными границами тяжело, эмоции охватывают, берут верх, и “несет” - часто это дает ощущение небезопасности, как будто себе нельзя доверять до конца. Это могут быть срывы в агрессию, внезапные ссоры, разрыва отношений, скандалы, от которых потом тошно. Так случается, когда в детстве родители нам эмоции просто запрещали вместо того, чтобы научить их регулировать.
Маленький ребенок не может научиться этому сам, он просто подавляет то, что ему запрещают. Подавленные эмоции создают огромное внутренне напряжение, они вырываются наружу и пугают своей силой, и запускают порочный круг подавления. "Заземление" с помощью тяжести в желудке, снятие напряжения через "хрустение", жевание, глотание становятся таким естественным способом регулировать себя.
9) ГОЛОД ПО ВНУТРЕННЕЙ ДИСЦИПЛИНЕ
То, что мы называем "внутренней дисциплиной" - рождается из признания своих потребностей и заботы о себе. Если это умение не сформировано в детстве - потому что нас "дисциплинировали" упреками и стыдом, вместо это формируются качели "требование - бунт". Как будто мотает между двумя крайностями: то решаешь с понедельника поменять жизнь, то забиваешь на все и прорывается бунт - "имею право"!, "да пошли вы все!". Хочу и ем. Заслужила.
10) ГОЛОД НА "НЕТ".
Иногда хочется крикнуть “нет!”, отказаться, вообще внезапно стать неудобной и сделать по-своему. Но внутри начинается хор голосов: "Разве можно? Они не поймут, обидятся, уйдут, рассердятся… Это “нет”, этот протест копится внутри, и вырывается в еду - назло, или чтобы снять напряжение, или чтобы сбежать. Там, с едой, ты, наконец, отказываешься слушаться и делаешь, что хочешь! Только вот нужна тебе совсем не протестная еда, а право отказаться: от неприятного дела, от травмирующих отношений, от скучной работы, от ненужных обязательств.
11) ГОЛОД ПО НЕХРУПКОСТИ МИРА
Много внутренних причин придумывает психика, чтобы обосновать запрет на выражение своих эмоций, ведь в детстве это было никому не интересно и не нужно - а утешение находилось в еде. Кажется, что вокруг все такие хрупкие, что если ты не позаботишься о них, они буквально развалятся на части: обидятся, расстроятся, не справятся сами. Тебе кажется, что нужно всех их тащить на себе, всех спасать, понимать, оберегать - где уж там место для себя.
Это очень одинокое место, когда единственный нехрупкий друг - это одиночество, еда или бокал вина.
Когда Дима предложил отдать наши последние деньги нищему, я, не зная, как реагировать, просто посмеялся и сказал, что нам тогда придётся топать до дома пешком. Диму этот ответ, кажется, устроил, так как через минуту он уже поддевал пальцем последний рубль, что никак не хотел выбираться из маленького кармашка кошелька на этот собачий холод. И я его полностью понимал. В такую погоду хотелось ехать домой, сидя в нагретом печкой салоне какого-нибудь Uber, но никак не топча заветренную грязь из песка и подтаявшего снега.
Лохматый бомж в прожжённой сигаретами синей болоньевой куртке и коричневых вельветовых брюках принял деньги как-то безучастно, в ответ лениво осенив нас неполным крестом, невнятно пробормотав что-то о благодарности Всевышнего и нашем вечном здравии. Убрав деньги во внутренний карман куртки, он снова вытянул руку, повернув желтой ладонью кверху.
― Не, ну ты смотри на него. Да он же пропьет всё! ― не в силах смириться с утратой, набросился я на Димку, когда мы отошли от мужика на десяток метров.
― Ты бы с радостью сделал то же самое.
― Это другое. Посмотри на него ― здоровый мужик! Он разве не в состоянии пойти работать?
― А ты не в состоянии пройтись пешком? Посмотри на себя ― заплыл весь и закис, ― Димка не хамил и не повышал голос, просто указывал на те вещи, которые я и сам прекрасно знал.
Я бубнил ещё минут десять, пока губы не обветрились и не треснули. Облизнув их в очередной раз, я почувствовал соленый привкус крови и наконец замолчал.
Сырой ветер вырывался из дворов, залезая мне под куртку и щекоча ребра. Хотелось как можно скорее добраться до родного квартала, где всегда было немного теплее. Может, это потому, что район находился близ химического завода, а возможно, меня грели мысли о том, что до́ма ждет суп с клецками и бутылка егермейстера.
Я ускорил шаг, но Дима предпочел не торопиться и всячески тормозил меня, намекая на то, что нужно насладиться и без того коротким днём.
― Машину толкнуть не поможете? ― окрикнули нас два здоровенных «лба», явно налегающие всё своё свободное время на спорт.
― Поможем! ― охотно согласился Дима.
Мне хотелось выть от злости и безысходности. Ну почему? Почему я всегда должен идти у него на поводу? У меня ведь даже перчаток нет. Эти двое явно не выглядят слабаками ― вполне бы справились сами.
Дима, кажется, не разделял моего недовольства и охотно встал в стойку, уперев ноги в асфальт. Пришлось помогать, иначе я бы выглядел полным козлом.
― У меня рукава теперь в грязи, ― жаловался я, ища глазами чистый снег.
― Хватит ныть! Будь у тебя машина и попади ты в подобную ситуацию, сам был бы рад, если бы тебе помогли.
― Но у меня нет машины! И уже давно! А эти двое вполне справились бы сами! Два кабана, которые эту машину поднимут и руками перенесут! ― я снова выплёскивал своё недовольство наружу, и кровь на губах потекла с новой силой.
Дима меня даже не слушал. Он спокойно шёл себе дальше, смотря по сторонам, словно выискивая, где ещё прыснуть своим великодушием.
Успокоиться ему было не так просто. То фантик поднимет, то подбежит к подъезду и придержит дверь. Всё это выглядело смешно и немного бесило. В мире творится черт-те что: голод, войны, пандемии, коррупция ― а этот тип своими потугами борется со вселенским злом при помощи йодовой сеточки. Вот именно так это и выглядело.
С Димой мы познакомились недавно, но он, как репейник, зацепившийся за штаны, всюду следовал за мной, распространяя свои семена.
Деньги у нас, кстати, закончились сегодня тоже не просто так. Мы как раз собирались покидать офис нашего арендодателя, у которого мы снимаем склад. Он забыл записать показания счетчиков за прошлый месяц и не выставил счет. Это было настоящее новогоднее чудо, хотя на дворе стояла середина марта.
― Вы нам в том месяце электричество не посчитали, ― резанул меня словами, точно тупым ножом, Дима, когда мы прощались со стариком.
Тот улыбнулся и назвал Димку хорошим парнем.
«Хороший парень не будет сам себе палки в колеса вставлять!» ― думал я, доставая из кошелька последние смятые купюры, но вслух ничего не сказал, а лишь улыбался.
Скажу честно, Диму я ненавидел и хотел от него избавиться. Он не понимал намеков, не понимал угроз. Любой нормальный тип уже давно бы обиделся и ушел, но в том-то и проблема, что Дима не был нормальным.
Поначалу к нему начали тянуться все мои друзья, постепенно оттесняя меня в тень. Он очаровал всех своей добротой и отзывчивостью, а меня бесило, что он не лицемерил и был таким в действительности.
Постепенно я начал замечать, что Димой заинтересовалась моя супруга. Нет, я, конечно, не ревнив, ведь моя жена не из ветреных, но покоя все равно больше не было. Они часто разговаривали, шутили несмешные шутки, в коих не было той перчинки, которую я называл юмором, а моя жена ― грязью и пошлостью. Всё у этого парня было с улыбкой: дела, слова, отношение к деньгам и даже я. Он улыбался мне всякий раз, когда я пытался его оскорбить или унизить.
Ничего не выходило. Я начал пить. И его спаивал за свой счет. Диме это не нравилось, он всегда ныл, что алкоголь разрушает его. Это-то мне и было нужно.
Я стал водить его по кабакам и закусочным. Поил его сначала дорогим алкоголем и медленно перешел на сивушную подделку. Дима почти скатился и стал таким же, как и я, почти потеряв свою индивидуальность. Но тут вступилась моя жена. По сути, это была измена в чистом виде, и я ненавидел её за это.
Она присела нам обоим на мозг. Меня отчитывала за то, что я зачем-то всё порчу, а Диму ― за то, что поддается. В итоге он пошел на поправку, а я совсем зачах. Я знал, что она уйдет к нему, и это случилось сегодня.
Мы поднялись на родной этаж, разулись и зашли в квартиру. Дима чувствовал себя хозяином моего жилья, моей жизни, моей жены. Он вытащил откуда-то букет полуживых цветов, которые купил у бабушки возле остановки.
Я посмеялся над ним, но промолчал. Жена пригласила нас за стол, поставила тарелку супа с клецками и нарезала хлеб. Я попросил достать бутылку егермейстера, но она сказала, что давно отдала её соседу. Я хотел было накричать на неё... Но тут она поцеловала меня так сильно, как никогда в жизни не целовала, и поблагодарила за то, что я так сильно изменился.
― Я люблю тебя, Дим, ― сказала она.
И я исчез. Раз и навсегда. Дима победил. Он выселил меня из собственного тела. Никакого больше Дмитрия Сергеевича, злого и подлого жмота, что никого и никогда не ставил вровень с собой. Никакого алкоголя. Теперь был только Дима ― добрый и отзывчивый, вечно молодой парень. Он появился в тот день, когда я оказался в одном шаге от смерти. Добрые люди вытащили меня из горящего авто. Тогда-то он и родился. Дима был частью меня, способной на добро и созидание. И со временем эта часть победила, оставив всю злобу и ненависть позади.
