Елена Литвинова / Лента

• ЖИЗНЕННЫЙ УРОК •


Одна из задач, которая встает перед человеком, это выработка мировоззрения - его отношения к жизни и происходящему в ней.


Обратите внимание - именно субъект каким-то образом относится к жизни и наделяет её смыслом, совершая тем самым некоторое действие по отношению к внешнему миру.


Среди множества аспектов (отношений) мы можем выделить наше отношение к трудностям и неприятностям.


Каждый человек совершенно по-разному относится к негативным событиям и наделяет их различными смыслами. Одна из концепций, представляющая собой отношение к личным несчастьям, - это жизненный урок.
—————
Мы можем решить, что всё плохое, что приходит к нам, является лишь для того, чтобы научить нас чему-то важному. Проблемы подталкивают нас к личностному росту и развитию добродетелей. Трудности воспитывают нашу стойкость, нашу смелось перед лицом опасности или учат смирению.


Получается достаточно ресурсная модель. Так мы любой «минус» способны обращать в «плюс»; боль — трансформировать в развитие.


- Подумаем над тем, как этим может воспользоваться наш внутренний демогог, чтобы ввести нас в заблуждение.


Если очередной удар жизни мы обязаны воспринимать как покровительство судьбы, и везде искать возможность роста - мы, вместо того, чтобы проживать происходящее, слишком озабочены тем, чтобы постоянно выносить из него какую-то особую пользу.


В таком случае, нам сложно оставить себя в покое - мы вынуждены искать глубинный смысл происходящего, всегда реализовывать возможность "стать лучше".


Если мы пытаемся сбежать с урока, то чувствуем себя плохими учениками = плохими людьми, и вполне "оправданно" получаем за это по шапке. (от внешних или внутренних фигур)


Если нас постоянно преследует чувство того, что мы "недостаточны", а оглядываясь по сторонам, мы ощущаем себя "отстающими учениками", мы будем настойчиво пытаться исправиться.


Иногда мы пытаемся препоручить это кому-то внешнему, так, чтобы искупление пришло к нам "извне", тогда становится актуальным выражение: "пинок судьбы".


В этом месте нам следует быть внимательными, чтобы вычислить в своем внутреннем мире программу, следуя которой, мы бесконечно мучаем себя, обманываясь "благочестивостью" собственных стремлений.


Может доходить до того, что мы становимся обязаны делать то, к чему, испытываем страх, сопротивление, нежелание и т.д. Мы должны быть там, где нам сложно, неприятно, болезненно. Иначе мы пытаемся избегать жизненных уроков - а это самое худшее, что мы можем сделать.


НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕЛЬЗЯ:
- лениться
- прокрастинировать
- выбирать легкий путь
- не осознавать чего-то
- не пытаться
- сдаваться
- ошибаться и т.д.


Если за это нас неизбежно ждет жестокая "внутренняя казнь", то, вероятно, наше "саморазвитие" стало фанатичным и разрушительным и ведет нас куда-то не туда...


Постоянное наличие испытания становится необходимым. Если мы сегодня не стали лучше, чем вчера - то нам нельзя отправляться в завтра.


• Если мы не знаем жизни без этой схватки за совершенство с самим собой, возможно, настала пора себя спасать.


Очень часто за морально и нравственно привлекательными идеями - "правильными" идеями - кроются очень нехорошие паттерны. Разрушающие, контролирующие, неоправданно жестокие, воздвигнутые на токсичном и болезненном непринятии себя.


Прикрываются они тем, что являются для того, чтобы "вразумить нас", "научить нас чему-то хорошему", но исходят они из того, что с нами что-то сильно "не так".


Приглядитесь к себе, порой проблема не в том, что мы отстающие ученики, а в том, что мы предвзятые и сверхтребовательные учителя для самих себя.

Показать полностью…

Иногда мы можем чувствовать себя на краю обрыва, будто что-то гораздо более сильное сдерживает нас. Как бы сильно мы не напрягались, как бы мы не пытались что-то понять, найти ту самую “неисправность” в себе и что-либо предпринять, нам зачастую не хватает сил. Что-то внутри нас обрывается и у нас не получается продвинуться дальше. Мы всё также остаемся пленниками своего цикла.Как давно ведется эта борьба?Как давно мы страдаем и пытаемся сопротивляться, изменять ситуацию, вырываться из неё?Из последних сил, доводя себя до изнеможения, мы совершаем попытки сделать как-то иначе. А когда у нас не выходит, мы сильно разочаровываемся в самих себе. Наши руки опускаются и нас настигает чувство безысходности и беспомощности.Но проблема в том, что мы рвемся в бой не из возбуждающего душу желания. У нас не горят глаза, мы не вдохновлены, в нас нет энтузиазма - нами управляют страх и тревога. Наши действия происходят с беспокойной оглядкой назад, а не с радостным рвением вперед. Если мы выбрали убегать от чего-то, оно в конечном счете обязательно нас нагонит, ведь таково его предназначение, не так ли? Такова закономерность.Наши стремления оправданы. Однако, когда мы предпринимаем действия к освобождению, мы всё ещё находимся внутри своей “жизненной ситуации”. Мы опираемся на те чувства, которые есть внутри неё, действуем по законам того мира, в котором живем и часто этот мир к нам враждебен и не желает нам удачи. Он готов следить за нами, и когда у нас что-то не выходит, он только усмехается “я же говорил, что у тебя ничего не получится”. В этой борьбе мы чаще чувствуем себя угнетенными, униженными, обиженными и припертыми к стенке.Каждый раз, когда мы поступаем в соответствии со своими негативными переживаниями, мы продолжаем соглашаться с их значимостью для нас.Если мы действуем, руководствуясь страхом, мы подтверждаем опасность мира, если мы действуем из чувства стыда, то решаем, что поступаем осудительно.Что же делать тогда? Отказаться от концепции борьбы вообще.«Я не буду бороться с тобой - я отпускаю ситуацию». Но как же так? Ничего не делать? - Не совсем. Учиться удерживать своё внимание на другом. Выключаться из той реальности, где мы то одерживаем триумфы, то терпим поражения. Это качели, туда - сюда. Необходимо дискредитировать влияние этого.Но как?Перестать бороться с тревогой, болью, страданием, одиночеством, неудачами, болезнью, апатией, прокрастинацией = перестать следовать за чувством, которое не дает нам оставить ситуацию в покое. Не делать из вины, не делать из стыда, не делать из тревоги, не делать из страха, не делать из желания проконтролировать ситуацию - этими чувствами она управляет нами сама.Пора отказаться от старых способов борьбы, убрать фокус внимания с проблемы, и направить его в стремление к спокойствию, здоровью и благополучию. Попробуйте встать на одну ногу, при этом постоянно проговаривая про себя «Только бы не упасть! Только бы не упасть!». Да ещё и с чувством! Как долго вы так сможете простоять, пока в вашем сознании лишь одна мысль - как бы не упасть!?Ваши опасения очень быстро оправдаются. Совершенно иное чувство возникнет внутри, если, встав на одну ногу, сказать «Я стою, устойчиво и крепко». В этом нет борьбы - нет победы и нет поражения. Просто так есть. Я стою. Войти в тихую гавань своей Высшей Силы. Принять то, что борьба - это часть нашего цикла. Делать то, что можем, оставив попытки изменить то, что не в наших силах. Успокоиться, расслабиться и довериться.Я стою. Устойчиво и крепко.

Показать полностью…

Из мoнoлoгa сeмидeсятилeтней жeнщины:
.
— В двaдцать я зaдыхалась от жeлания получить любовь... В сорок стaла пoчётным донором, из кoторого любовь пили литрами муж и дети. В шестьдесят я задыхaлась от устaлости, и уже не хотела никакой любви. А сейчас, в сeмьдесят, я взяла в приюте собаку — молодую дворняжку, трижды прeданную хозяевами на час, и впервые узнала, как это, когда тебя любят по фaкту сущeствования. Даже родители любили меня на условиях моей послушности, а не такой, какой я была на самом деле. Жулька утыкается в меня мокрым носом, смотрит в глаза, и я для неё краше и умнее всех на свете. Она ждёт меня так, как никогда не ждал мужчина, ради которого я была готова на всё. Знаете, Лиля, я раньше тоже смеялась над одинокими женщинами с их сорока кошками, а сейчас понимаю, что смеяться надо над собой, когда мы проигрываем животным в отдаче любви... Есть над чем подумать...

Показать полностью…

В 10 лет я ехала в поезде, и мне пришло в голову, что ни один сосед по вагону не догадывается, какая же я жалкая личность на самом деле. Это было настоящее откровение: то, что ты показываешь окружающим, совсем не обязательно чувствовать. Я родилась в семье военных. У моих братьев с рождения был план жизни — устроенной, предсказуемой и почетной. Они пошли в ту же школу, что и их отец, дед и прадед, с детства учились стрелять и жили ритуалами. Мне казалось, что мальчиком быть гораздо удобнее. У них было гораздо больше развлечений. Я всегда знала, что не красива. Это большое преимущество. Все мои красивые друзья рано или поздно пустили свою внешность в оборот. Я не только про секс. Они все время помнят, что у них светлые волосы, голубые глаза, пухлые губы, и они должны вести себя соответственно. Это большое давление, которого я была лишена. Меня не воспринимали как девочку, а я себя ей и не считала. Я отключила в себе сексуальность и находила это очень комфортным. Я все могу простить родителям, кроме частной школы. Там нам не разрешали слушать музыку. Это настоящее насилие над молодежью, особенно подростками эпохи панка. Наверное, это делалось, чтобы держать нас подальше от секса, но это было реальное говно. Это единственная вещь, о которой я до сих пор не могу шутить. По этой причине я не люблю Гарри Поттера. В нем фетишизируются частные школы. В девятнадцать лет я вступила в компартию. Под влиянием своих кембриджских профессоров. Я им очень благодарна, они научили меня возможности коллективного усилия. Это привлекало меня в 19 лет и привлекает до сих пор. Нам постоянно твердят, что алкоголики безнадежны. Большинство по-настоящему интересных, энергичных и живых людей, которых я встречала, были алкоголиками. Я думаю, именно надежда заставляет людей пить. От выпивки мне становится плохо. А от наркотиков тем более. Вокруг меня постоянно все дуют, но я не переношу травы. Однажды я попробовала экстази, лет двадцать назад, в Нью-Йорке, и четыре дня просидела молча в углу. Это было познавательно, но я рассчитывала на другой эффект. Я тихий человек. Я счастливее, когда молчу. На самом деле я натурщица. И кроме того — дизайнерский продукт. Мне не интересно изучать актерское мастерство. Что это может изменить? Каждая история, которую ты играешь, даже если она происходит в реалистических декорациях, все равно искусственна. Ты просто притворяешься. У тебя есть 90 минут, чтобы изложить идею своего персонажа. Если ты занят только в паре сцен, приходится работать очень быстро, и в любом случае ты играешь ненастоящего человека. Поэтому изображать Белую Ведьму или домохозяйку за мытьем посуды — примерно одно и то же. Ведьму даже проще: если играешь не человека, это в каком-то смысле честнее. Я никогда не ищу ролей, и даже фильмов, я ищу коллег. Снимая кино, ты вступаешь в отношения на годы — по крайней мере, такие фильмы, в которых я обычно занята. «Орландо», например, мы делали пять лет. Нужно быть уверенным, что ты готов пустить этих людей в свою жизнь. На Оскаровскую церемонию я поехала как турист. Представьте себе, вы достали билеты на финал Уимблдона, уселись на трибуне, а вас вызывают и дают ракетку. Меня охватил ужас, когда назвали мое имя. Стоять на сцене перед тремя миллиардами зрителей — это травма. Лучше бы они выслали приз почтой. «Оскар» почти ничего не значит для моих домочадцев. Они даже не узнали его, поскольку не смотрят телевизора. Они были настолько же заинтересованы, как если бы я пришла домой с огурцом, положила его на стол и сказала: «Смотрите, что у меня есть!» Мой любимый киноперсонаж — ослик из фильма «Наудачу, Бальтазар» (фильм Робера Брессона 1966 года). Совершенно серьезно. То ли потому, что он великолепно играет, то ли просто потому, что он ослик. Я себя с ним отождествляю. В этом, по-моему, и состоит функция актера, чтобы зрители себя в него проецировали. Уж точно не в том, чтобы играть. Ко мне то и дело обращаются «сэр», в лифтах или на улице. Наверное потому, что я длинная и не злоупотребляю губной помадой. Однажды я проходила таможенный контроль в аэропорту, и меня досматривал таможенник-мужчина. Мне нравится косметика, но если хочешь быть похожей на себя, — это не лучший способ. Макияж заставляет тебя выглядеть кем-то другим. Я не думаю о будущем и не хочу знать, что будет. Мне не нужны никакие гарантии. По-моему, сомнение делает нас людьми. Без сомнения даже праведник потеряет не только чувство реальности, но и чувство самого себя. В отсутствии сомнения есть что-то безумное. В возрасте Киры Найтли я не высовывалась. Избегала главных и романтических ролей. Мне ужасно хотелось стать сорокалетней. Может, это и к лучшему, что я не светилась на радарах, поскольку не успела всем до смерти надоесть. На работе я настоящий солдат. Только шансы выжить у меня повыше. До 17 лет я сосала большой палец. Не помню, почему перестала. С тех пор еще несколько раз пробовала, но это больше не работает. Я стараюсь вписать Джорджа Клуни в каждый свой новый контракт. Это непросто, но я прилагаю все усилия. В утешение мне подсовывают Брэда Питта. Мы с Джорджем надеемся когда-нибудь обменяться в кино хотя бы парой добрых слов. Мы живем в эпоху псевдореальности: всегда наяву, слишком уставшие и беспокойные, чтобы мечтать, с отупевшим взглядом, прикованным к риалити-шоу, в котором риалити-люди готовят риалити-еду, покупают шмотки для риалити-тел и играют в жизнь. Мы привыкли к сюжетам, которые длятся тридцать минут, включая рекламу, стоит ли удивляться, что мы не готовы ждать развязку больше 90 минут, включая попкорн. Я воюю за документальность. За небеленное лицо и неровную походку. За эмоционально достоверную семейную сцену. За мучительный подбор слов. За открытую, а может, несчастную концовку. За слезающий с пятки ботинок, и движение ступни, чтобы его поправить. За разбитое яйцо и разлитое молоко. За идею косноязычия. За пространство кино, в котором не происходит ничего, но все возможно. Я слишком серьезна, чтобы быть дилетантом, а чтобы быть профессионалом, мне не хватает квалификации. Я очень смешная — просто никто этого не замечает. Всех пугают длинные люди с серьезными лицами. Меня всегда привлекали по-настоящему плохие парни. В школе я прочла «Потерянный Рай» (поэма Джона Мильтона), и Сатана показался мне чертовски сексуальным. Пушистые и мягкие персонажи меня пугают. Когда родились близнецы, я проснулась во всех отношениях. Перестала бездельничать. У меня не было ни секунды свободного времени в течение нескольких лет. Святотатственно признаваться, что тебе нравится находиться вдали от детей, но как же приятно по утрам просто валяться в постели. Делать фильмы, мотаться по всему свету — все это безумие стало много проще переносить после 14-месячного кормления грудью. Три вещи могут вытащить меня из постели: мои дети, фильм, в котором я снимаюсь, и фильм, который я хочу посмотреть. Я очень ленива. Однажды я неделю лежала в стеклянном ящике с закрытыми глазами, по восемь часов в день. В качестве художественного перформанса (на выставке The Maybe в 1995 году). Когда это закончилось, я решила никогда больше не делать ничего подобного. Но теперь я хочу повторить. Я хочу таким образом умереть, когда совсем состарюсь. Я живу с отцом моих детей, но у каждого из нас давно уже своя личная жизнь. Я не думаю, что это так уж странно. Для нас ничего не переменилось. Мы счастливо жили лет пять в такой конфигурации. Потом я выиграла «Бафту» (премия Британской киноакадемии), и мной заинтересовалась пресса определенного рода. За сутки до того я была просто уродцем. Обо мне и моем скандальном браке сделали передачу на радио. Мой друг ее слушал и говорит, что все звонившие спрашивали: «А в чем проблема?» Говорят, что у нас дома сплошные оргии. Это фантазии. Все очень просто: у пары родились дети, она перестала быть парой, образовала новые связи и воспитывает детей. К сожалению, мы не спим все вместе. Все гораздо скучнее. Меня не волнует шум в прессе. Как не интересовали насмешки одноклассников. Это никак не влияет на нашу жизнь. Дети часто идут наперекор родителям. Вполне вероятно, мои вырастут бухгалтерами-фашистами. Мне ничто не мешает сниматься голой, я не понимаю, в чем тут вопрос. Мне особенно нечего скрывать. В «Зоне военных действий» я разделась почти сразу после рождения близнецов. Рейтинг «для взрослых» мне по душе. Побольше взрослых фильмов! Быть кинозвездой круто. Мне нравится, когда люди машут мне в аэропортах. Быть арт-хаусным уродцем тоже ничего, но это похоже на элитарный спорт. Мой дом — зона, свободная от стыда. В путешествиях мы играем в говноеда. Это карточная игра, которую придумали мы с Сандро (художник Сандро Копп, бойфренд Суинтон). В гостинице или в зале ожидания аэропорта мы распаковываем карты и играем в говноеда. Все, что меня интересовало в детстве, в моей семье вызывало проклятия. В отношении искусства мои родители необыкновенные ханжи. Я выгляжу в точности, как мой отец, если побреется. Еще я похожа на Дэвида Боуи. Не только внешне, но и неопределенностью пола. Я никогда не рассчитывала, что меня поймут. Я отлично паркуюсь задним ходом. Я очень-очень счастлива.

Показать полностью…