Елена Старосельцева /
Лента
2 октября 2025
Недавно мне на глаза попался пост, в котором девушка рассказывала, как она сбросила 30 кг. История была типовая: она осознала, что так больше нельзя; она предприняла первую попытку и сорвалась; она учла все ошибки, заменила жесткую диету ЗОЖем, добавила спорт, и вот прошел год — и она носит вместо 56-го размера одежды 46-й, счастлива и наконец-то начала жить по‑настоящему.
У меня около 20 лет диетического опыта, и за свою жизнь я бы могла написать таких историй минимум пять. И каждый раз — с самого начала.
Первый раз я села на диету лет в 13. Я считалась полным ребенком, хотя не переедала — в 90-е мы едва сводили концы с концами и в общем-то не голодали, но объедаться тоже было нечем. Я много двигалась — не было ни интернета, ни каналов с круглосуточными мультиками, и мы проводили большую часть времени на улице, изображая казаков и разбойников и играя на стройках, которые тогда еще никто не охранял. Как я сейчас понимаю, никакой необходимости в диете не было — надо было просто подождать.
Не могу сказать, что мое окружение было токсичным. В школе меня редко дразнили, родители были больше озабочены моей потенциальной карьерой, чем внешним видом и замужеством, а утюги еще не начали проигрывать песню о стандартах женской красоты. Но на каждого верблюда найдется своя соломинка. Для меня ей оказался домашний культ моей сестры, которая «провела два года между двумя весами» (для взвешивания себя и еды) и похудела. Сестру считали образцом целеустремленности и силы воли, и я на этом фоне чувствовала себя недочеловеком.
Моя первая диета была детской и наивной — я перестала есть хлеб и сахар. Это не мешало мне запекать окорочка с картошкой и литрами есть только появившиеся йогурты, состоящие из того же самого сахара и крахмала — ребенку даже в голову не приходило, что это недиетическая еда. Но я все равно похудела. Не благодаря отказу от хлеба, конечно, просто пришло время той самой трансформации, превращения из девочки в девушку. Но по времени это совпало с диетой, и я уверовала.
Остановиться оказалось невозможным, и всегда где-то маячила еще одна не взятая планка. Я помню, как плакала, возвращаясь с шейпинга, потому что вес замер на отметке шестьдесят, а это было отвратительно много. В тот момент я носила сороковой размер одежды, и мои вещи хорошо сидели на подругах, которые весили сорок пять килограмм.
Разумеется, вес вернулся. Как показывают исследования, про которые в моей юности вообще никто не слышал, это происходит в 95% случаев. В пять процентов попадают счастливчики, которые худеют на диете до своего сет-пойнта (генетически предусмотренного веса) и психика которых достаточно стабильна, чтобы избежать расстройства пищевого поведения. Я в эти пять процентов не попала — я гналась за чужой планкой, и мне даже в голову не приходило, что мы с сестрой просто разные: она ниже меня на голову, миниатюрная и изящная, а я высокая и крупная. Считалось, что нет никаких ограничений и любая фигура — вопрос самодисциплины и силы воли.
Началась бесконечная погоня за стройностью, которая продлилась двадцать лет.
Я попробовала, наверное, все диеты, которые существовали. Каждая давала какой-то результат, но воспоминания о них всех складываются в калейдоскоп боли, усталости и неудовлетворенности.
Вот мы с одногруппницей вставили себе в уши серьги, блокирующие аппетит. К серьгам прилагались диета и врач, накручивающий новичков рассказами о том, как плохо быть жирной свиньей. В день можно было выпить только 400 мл воды, и я помню, что глоток минералки был тогда самым восхитительным лакомством и никакое шампанское не могло с ним сравниться. Помню, как мы целыми днями говорили о еде, обсуждая, что приготовим и съедим, когда все закончится. Самое смешное — эту диету предлагали не ноунейм-коновалы, а врачи нашего городского института акушерства и педиатрии.
Вот я на «протасовке». Мы с подругой приехали в Суздаль, в крошечный конный клуб с теннесийскими прогулочными лошадьми, единственными на тот момент в России. У меня с собой яблочные чипсы — единственный позволенный в рамках диеты десерт. Я их берегу, потому что надо растянуть их на всю поездку, и хозяйка конюшни обижается, когда я отказываюсь угостить ими морскую свинку, живущую в доме. Когда мы гуляем по городу, я еле переставляю ноги от слабости, но стараюсь сохранять бодрый вид, ведь нельзя показывать, как мне плохо, диета не может быть ошибкой.
Самой короткой оказалась история «кремлевской диеты» — она закончилась за один день. Меня начало тошнить после белкового завтрака, а после обеда из мяса просто вырвало.
На «пятнашках» у меня постоянно болел желудок от обилия свежих овощей. Эта хваленая система питания, призванная обеспечить поступление в организм всех макронутриентов и витаминов, после расчета калорийности оказалась отличной схемой для питания в концлагере — вышло около 800 ккал в день. В сообществе порекомендовали увеличить порции вдвое, и я бросила — есть всего этого больше было просто невозможно.
Потом случился ЗОЖ — никаких ограничений, но вот ваша норма белков, жиров и углеводов. У меня были веселенькие таблицы в Экселе с цветными шапками и двое весов — одни на кухне, другие в комнате. Помню, как проклинала себя за обед в Икее — в сети не удалось найти калорийность и вес блюда, а в самом ресторане был журнал с этой информацией, но я поленилась сфотографировать нужную страницу.
Вся жизнь превратилась в круговорот «украл, пропил, в тюрьму». Ты садишься на новую диету, получаешь результат, год ходишь, вдохновленный им настолько, что запрещенных продуктов совсем не хочется — а потом маятник качается обратно. Это не вопрос силы воли, это законы устройства человеческой психики, базовое свойство которой — сопротивляться запретам. Ты сражаешься с ветряными мельницами: если твоему телу нужен сахар, то мозг придаст ему ценность, перед которой ты рано или поздно не сможешь устоять.
Когда я худела, я радовалась, ходила по магазинам, встречалась с друзьями и поучала неофитов, как правильно добиваться стройности. Поправляясь, пряталась дома. Набрать вес — это было самое страшное. Это клеймо: ты безволен, ты не справился, ты ни на что не годен, ты отвратителен и не должен оскорблять людей своим видом. Пляжи для тех, кто ест яблоко, когда голоден. Именно в этом природа фэтхейтерства — в страхе. Полные женщины — напоминание, что такое может случиться с тобой, и поэтому травлей и оскорблениями надо загнать их в гетто, убрать с глаз долой. Обвинения в безволии — попытка убедить себя, что уж ты-то не такой, у тебя судочки с едой и пять тренировок в неделю, у тебя все будет по‑другому.
Все прекратилось несколько лет назад — с появлением новой системы питания. Мне хватило просто мысли о том, что худой быть не обязательно. Стройность не сделает тебя здоровой, не поможет строить отношения, не изменит мнение о тебе окружающих (а если изменит, то лучше менять не фигуру, а окружение).
Я удалила таблицы, раздала остатки протеина и не стала покупать новые весы, когда старые сломались. И небо не обрушилось на землю — к моему удивлению, не изменилось ничего. Выяснилось, что женщин 52-го размера пускают на пляжи, на них шьют одежду. С чемпионатов по ирландским танцам я все еще привожу медали. Мне продолжают говорить, что я красивая. Я болею не больше и не меньше своих сверстников, которые весят меньше меня. Пока мне рассказывают, как плохо живется моим суставам и сердцу, у моих худых подруг интересуются, как же они собираются рожать этими своими сорока пятью килограммами.
Я не думаю, что своим рассказом смогу уберечь кого-то от моих двадцати лет погони за стройностью. Но я просто хочу сказать: если вы ее не догоните, не случится ничего страшного. Единственное, что вам грозит, — это доносящееся эхо разговоров Миро о безвольных жирухах. Они, конечно, ранят. Но гораздо меньше, чем гастрит или проблемы с почками. «Мое тело — мое дело» — это одна из основополагающих аксиом бодипозитива. И делать что-либо со своим телом надо только для себя, а не для того, чтобы какой-то незнакомец промолчал, увидев вас в леггинсах.
Если в детстве человека не научили, что он не равен своим поступкам, во взрослой жизни ему трудно переживать отвержение.
Я соврал — значит я лгун.
Я не выполнил обещанного — значит я необязательный.
Я украл — значит я вор.
Я нагрубил — значит я хам.
Я забыл позвонить, как договаривались, — значит я безразличная и бессердечная тварь.
И все эти ярлыки по умолчанию означают "я человек нехороший".
Никаких полутонов, один проступок клеймит всего человека. Нет права ошибаться, нет права на прощение и новые шансы. В условиях, когда любой косяк немедленно портит мнение взрослых о личности ребёнка, невозможно сохранить базовое представление "я хороший". Проступок делает человека плохим.
Вырастая, человек вступает в отношения. Рано или поздно работодатель, приятель, любимый — кто-то окажется первым — решает отношения прекратить. И человек попадает в невыносимое переживание. "Я вёл себя неверно, меня отвергают — значит я плохой, негодный". У него не появляется здорового отношения "мы оба хорошие, но друг другу не подходим, потому что мы разные и с разными ценностями". В его картине мире есть правильное поведение и неправильное. И любое отступление от первого превращает его самого в ущербного, неправильного, нехорошего.
Человек не становится плохим лишь потому, что он ошибается, забывает, повышает голос, выбирает сделать по-своему, а не как говорят.
Не существует людей безупречных, которые никогда не врут, всегда стопроцентно обязательны, альтруистично заботятся обо всех окружающих, беспрецедентно тактичны. Люди постоянно косячат: причиняют друг другу боль, завидуют, теряют контроль над эмоциями и орут, оскорбляют, толкают, дёргают, бьют, наказывают. И не становятся от этого дефолтно плохими. (Намеренно не рассматриваю неслучайных убийц, насильников и прочих преступников, про них я почти ничего не знаю.)
Но даже если человек уже вырос и не умеет отделять свои действия от себя, он может этому научиться. Это каждодневный труд. Отмечать любые свои поступки и отлеплять их от себя.
Я соврал близкому и чувствую за это вину, я попрошу прощения и приложу усилия, чтобы быть честным. Я хороший человек, который поступил вразрез своей ценности не врать.
Я наорал на ребёнка и шлёпнул его, а теперь, когда я остыл, осознаю, что меня занесло. Буду учиться замечать свой гнев раньше и доносить его спокойными словами. Я хороший человек, который сорвался от бессилия.
Я забыл о дне рождения мамы, я поставлю на телефон напоминалку и буду к маме внимательнее. Я хороший человек, который бывает рассеянным, и мне важно сохранять близкие отношения с дорогими мне людьми.
Со временем действия и личность начнут разделяться, и можно будет замечать, как мнение других оказывается просто мнением о словах и поступках, а не клеймящим всего человека приговором. И если кто-то решит прекратить с человеком отношения, он не будет валиться в бездонную яму отчаяния и собственной плохости, а останется хорошим и достойным любви.
